Истории

Максим Диденко: «Я не понимаю реальность, которая меня окружает»

На Новой сцене Александринского театра идут репетиции премьерного спектакля Максима Диденко по мотивам немого фильма Довженко 1930 года «Земля». «МР» поговорил с режиссером о земле и разломе, о противоречивом ощущении времени и реальности, о политике, от которой хочется уйти, но не можешь.

 «МР»: Насколько для вас важно, чтобы зритель, который придет на «Землю», посмотрел фильм Довженко?


Максим Диденко: Мне интересны обе версии восприятия. Я думаю, интересно будет и тем и этим.

Строгой привязки к сюжету фильма нет?

В любом случае я использую фильм как материал, лишь отталкиваясь от фильма, от того, что сделал Довженко, делаю спектакль способом достаточно абстрактных интерпретаций. В каком-то смысле это балет, весьма абстрактный, на мой взгляд, жанр, позволяющий поэтически обращаться с выразительными средствами и смыслом. Мне всегда нравится, когда одна и та же вещь вызывает противоречивые трактовки. Но при этом изначально я взял этот сюжет, этот фильм, потому что мне кажется, то, что сегодня происходит с нашей страной, с нашим народом, и то, что происходит в этом фильме, это дико рифмуется.

Вы увидели в фильме политическую, глобальную составляющую? В «Земле» же немало и других линий: суетности жизни, вечности земли, в которой все мы будем, и неважно крест будет на могиле или обелиск со звездой, и вечности жизни, несмотря на все катаклизмы, есть любовь, дети и плодоносящие сады. Помните, финал, ритмичное дыхание новой жизни – влюбленной пары?

Да, это очень сильная сцена. И все это на фоне дележа земли, конфликта старого и нового… Мне кажется, что это вечная тема человечества и наша тоже. От политического контекста сегодня уйти никак нельзя, но очень хочется. Желание уйти от него заложено мною в спектакле. Но и невозможность от него уйти тоже там присутствует. Земля сейчас воспринимается и как крымская история, а не только распаханная межа в советской деревне, конфликт между кулаками и батраками. Хочешь, не хочешь, но не замечать этого нельзя. Раскол в обществе, агрессия и война, стремление обладать какой-то единственной правдой... А правда в том, что все живем в одной деревне, все мы родились на одной земле и надо найти какой-то способ друг друга понимать, не убивать и быть соседями. Я думаю, это главное.

Земле все равно, кто на ней живет, кто ее возделывает, кто в ней покоится. Она прекрасно обойдется без нас.

Именно так. Все временно. Хокинг недавно написал, что человечество обречено на гибель, если в ближайшую тысячу лет не покинет планету. 

В анонсе спектакля на сайте Новой сцены указано, что вы перенесли сюжет «Земли» в 90-е годы.

Это не совсем так. Мы взяли 90-е с какой-то эстетической точки зрения. Когда мы только сочиняли спектакль с художником Галей Солодовниковой, искали точные образы, и нам показалось, что сегодняшняя реальность, реальность 90-х и послереволюционные годы перелома, в которые жили наши прадеды, очень схожа в своей надломленности. И мы взяли 90-е в качестве одного из ориентиров. Но это только внешне. Вообще же это какое-то безвременье. Я недавно столкнулся с такой штукой, что вообще не ощущаю время, мир сегодня. Я современный человек, но реальность, которая меня окружает, я ее не понимаю, совершенно не ощущаю. А то, что я ощущаю, настолько ужасно, что этого не хочется видеть. Я, например, больше десяти лет не смотрю телевизор, и если вижу случайно, то увиденное меня ошеломляет, как что-то к реальности никакого отношения не имеющее. И есть целый пласт людей, живущих на иной волне, в иной реальности. Мы ходим в одни и те же магазины, покупаем одни и те же продукты, но не соприкасаемся, совершенно по-разному воспринимаем реальность. И в этом причина разлома. У нас одно биологическое существование, но отличаются образы, которыми мы обмениваемся, идеи, которые кажутся нам ценными. Я так ощущаю, что реальность мы воспринимаем совершенно иначе.

И здесь земля – как яблоко раздора и некий объединяющий фактор.

Да.

спектакль Земля

Это ваш первый опыт работы с Галиной Солодовниковой?

Нет, мы вместе делали в Москве спектакль «Второе виденье» по картинам русских художников-авангардистов, в основном Ларионова и Гончаровой, ставили со студентами Школы-студии МХАТ, в команде с режиссёром Юрием Квятковским.

В чем фишка сценографии в «Земле»?

У нас все происходит в спортивном зале, на баскетбольной площадке, и зрители сидят, как болельщики на трибунах, напротив друг друга... Новейшая история России сама предлагает драматургию. Мне кажется, все началось с Олимпиады, а потом уже Крым. Вот такой спортивный контекст (смеется). И я решил, что надо так и сделать. Спортивные игры. Спортивный спектакль получился.

И при этом балет? В афишах стоит новое имя для театрального Петербурга – хореограф и танцовщица Нидерландского национального театра Селия Амаде.

Да, это первая работа Селии в России. Мы познакомились год назад в жюри фестиваля современного танца «Сила безмолвия». Я предложил: «Будешь хореографом у меня?» Она согласилась. Это определенная авантюра была. Селия – дико крутая. Другая школа танцев, иной «багаж». Нидерландский театр танца – это школа Иржи Килиана, который много ездил по Африке, изучал танцы аборигенов. Это животная, первородная пластика, что-то истовое.

Иван Кушнир и Селия Амаде

И как актеры воспринимали непривычную хореографию?

Первые три недели ломались физически, все «вылетало». Драматический артист не очень подготовлен физически к такого рода нагрузкам. Но сейчас все уже «вкачались» нормально. Перебинтованные, но держат удар.

Для вас принципиально брать драматических актеров, хотя спектакль заявлен как балет? 

Как-то так складывается. С Галой Самойловой делаем уже не первый спектакль. Кого-то я пригласил – Иван Батарев из Комиссаржевки, Филипп Дьячков, Евгений Антонов с курса Фильштинского… Мне нравится просто с людьми работать. А какие они там танцоры, какая у них подготовка, не важно. Но при этом я очень требователен к актерам, и это касается не только пластики.

Трейлер к спектаклю – обнаженные люди мечутся в земле – впечатляет…

Это была специальная фотосъемка для рекламного ролика. Я на ту пору вообще еще занимался другими проектами. Что придумать? Вот и придумал это, чтобы заинтриговать всех.

В спектакле эта сцена будет?

Не знаю. Это же совсем не обязательно. Это была отдельная акция, своеобразный обряд инициализации артистов, обряд входа в работу. Они через него прошли, причем месяца за три до начала репетиций. Мы это сделали в октябре, после кастинга, а начали работать в конце марта.

спектакль шинель_балет_фото_Станислав Левшин

Вы не раз признавались, что вам ближе опыт невербального театра, но, например, в «Шинель. Балет» есть несколько текстовых вкраплений, как монолог старой шинели. В «Конармии» много Бабеля. В «Земле» есть место слову?

Там будет пара текстов. Мы взяли одну статью Ленина 1914 года о любви к родине.

Неожиданно.

Да. (Смеется). Еще взяли народные украинские стихи скабрезного содержания. Возник еще один текст, я пока не уверен точно какой, но он будет. Думаю, это будет хоровая песня.

За музыку в спектакле «отвечает» композитор Иван Кушнир?

Да, но тут он открывает новые горизонты. Это будет исключительно электронная музыка. Мы используем драм-машину и оригинальный саундтрек к фильму, разобранный на части. Спектакль будет небольшой, максимум часа полтора, как и фильм Довженко.

При этом кадры из фильма вы не используете?

Нет, только титры. Они как граница, отсылка к другой реальности.

Максим, а вам не мешает некий синдром ожидания? Довольно успешно сложились для вас предыдущие театральные сезоны: «Золотая маска» за «Пассажир», две статуэтки «Прорыва» за «Шинель. Балет», в том числе за режиссуру.

Не мешает.

спектакль_конармия

Для вас важно быть понятым зрителем?

Что значит, один человек понимает другого? Уровень и степень понимания могут быть разными. И даже если немой человек что-то вам промычит, вы все равно что-то поймете: воды подать, например. Мне кажется, что не понять невозможно, а степень понятия и приятия зависит в том числе от восприимчивости человека. Я считаю, что нет ничего случайного. Если человек оказался на спектакле, даже по случаю купив билет, это все равно не случайно, это же не масс-медиа.

Как-то после «Шинели» зрители в фойе «Скорохода» разбирали спектакль по сценам, разгадывали, как ребус, какие символы они увидели, и это ли хотел сказать режиссер.

Прекрасно, что спектакль толкает зрителя к размышлениям.

Может, надо писать программки с либретто?

Может быть и надо. Честно говоря, лень. Да и зачем писать? Писательство – это вообще уже другой вид творчества, в котором я, к собственной печали, не силен. В «Шинели» есть либретто, только оно не зафиксировано в письменном виде. И Гала, например, ведет свою, как она ее увидела, линию, есть музыкальная тема Ивана Кушнира, есть и мое виденье. И это очень здорово. В итоге сплетается некая косичка. А потом можно это рассматривать интеллектуально, а можно пропускать через эмоциональное восприятие. Не обязательно все исключительно разумом измерять. Разум – это только инструмент для познания. Причем инструмент, который лучше включать не в процессе восприятия, а анализировать пост-фактум. А сначала пропустить через органы чувств, ворота восприятия. С другой стороны, есть разные типы людей, как в духовных практиках. Одни воспринимают все сердцем, другие все ощущают физически. Вы замечали, что, когда люди смотрят балет, они в воображении повторяют движение танцовщиков? И зачем тогда интеллектуальное восприятие, если весь зал внутри танцует? Это уже совсем другого сорта общение. И мне хочется, чтобы зрители чувствовали это на моих спектаклях. В этом и смысл театра: чтобы пробивало. В кино зритель взаимодействует с механизмом, а тут идет обмен живой энергией. Это совсем другая штука. Или картина художника, книга. Это же только следы, следы какого-то чужого путешествия. А театр – это совместное путешествие, зритель путешествует вместе с актером.

«Земля» станет репертуарным спектаклем Новой сцены?

Да. После трех премьерных показов 29, 30 и 31 мая будут показы в июне, а потом уже регулярно осенью.

Перед премьерой заявлены несколько встреч со зрителями: показ фильма Довженко, лекция о кино и театре и общение с вами.

Мне очень нравится, что на Новой сцене возникает просветительский центр. Это здорово. Как в «Гоголь-центре» в Москве. Если кому-то интересно, я могу поговорить. Но мне кажется, что спектакль интереснее смотреть, чем разговаривать со мной.
 

share
print