Истории

Дарья Степанова: НеПРИКАСАЕМЫЕ — это бомба, особенно, для нынешней Москвы

Судьбы бездомных не однозначны: для одних это вынужденная и болезненная история, для других – выбранная роль. Про королеву улицы, мифы о загадочности русской души, доверие и терпимость — в интервью «МР» одной из участниц документального спектакля о бездомных «НеПРИКАСАЕМЫЕ», актрисы театра «Балтийский Дом» Дарьи Степановой.

Реальные истории питерских бездомных «вживую» и в исполнении актеров — на очередном показе «НеПРИКАСАЕМЫХ» на фестивале «Точка доступа»: 27 июля в дворе Феодоровского собора на Миргородской ул. Билеты на сайте radario.ru. Фото: театральный проект «НеПРИКАСАЕМЫЕ».

«МР»: У вас был опыт общения с бездомными до этого спектакля?

Дарья Степанова: Да, но не в России, за границей. Мы с Андреем Паниным два года участвовали в одном проекте и жили в Италии. Там мы познакомились с барбоном – итальянским бездомным. Во Франции — клошары, а в Италии — барбоны, от «barba» — бородач, бородатый. Нас поразило, что он такой грязный, а все с ним общаются. Он такой знаменитостью был, чуть ли не бывший мафиози, ушел из криминала, и его клан прогнал из дома. Он ходил ко дворцу Муссолини, пристегивал себя наручниками. У него за плечами всегда огромный рюкзак с кучей газет про него. Очень колоритный барбон. От него дурно пахло, он явно давно не мылся, спал под какими-то кустами во Флоренции. А там по ночам не так свежо и чисто, специфичный средневековый запах, скажем так. Но было поразительно, когда он подходил к людям, никто его не прогонял. Хотя итальянцы тоже очень темпераментный народ. Все с ним общались. У него был такой прикол. Он за стакан вина рассказывал свою историю. И это могло быть как в уличном кабаке, так и в помпезном ресторане. Выдумана его история или нет, не важно. Возможно, он по своему мировоззрению бездомный. И ты понимаешь, что это такой же человек, да, у него какие-то проблемы, у него нет дома. Но это не мешает оказаться с ним за одним столом: «Парень, рогаццо, садись сюда!».

Еще была история в Париже. Я немного рисую, и расположилась на нижней набережной Сены, чтобы набросать заднюю стену Тюильрийского сада. А рядом — клошары. Среди них был такой друган Франсуа. Меня поражало, что по утрам у него всегда была свежайшая газета, которая пахла типографской краской на всю Сену. А еще он курил Lucky Strike за 6,40 €. И я понимала, что мои друзья, которые живут в Париже, и которые неплохо зарабатывают, они курят намного дешевле сигареты.

И барбон во Флоренции, и клошар в Париже — они просто выбрали себе такой путь. И всегда поражала терпимость окружающих к бездомным.

В России к бомжам другое отношение?

За редким исключением, да. Мы снимали квартиру на ул. Восстания. Невский и площадь Восстания вечером — это такие клоаки. И вот как-то видим,

стоит бездомная бабуля на костылях. Пьяная, с бутылкой «Виноградного дня». У каждого прохожего просила сигаретку. Ни то, что никто не давал, все просто шарахались от нее. Не шарахнулся только один дедушка лет 70-ти, как выяснилось потом, англичанин, 

который шел передо мной. «Я не понимаю, что она хочет?», — он пытался дать ей денег дать, но она не брала и так уверенно и достаточно интеллигентно: «Мне деньги не нужны, мне сигареты нужны!». Мы дали ей сигареты и разговорились.

Она тут предложила с ней распить «Виноградный день». Отказались, конечно. И тут она обратила внимание на мой голос. «Ты поешь?» – «Нет, хотела бы, но слух у меня отравительный». «А ты, наверное, актриса?». Пришлось признаться. «Как бы я хотела посмотреть на тебя в спектакле!» Я отвечаю: «Нет проблем. Хочешь — оставлю проходки?». И тут она так засмущалась и вдруг: «Ой, а у меня есть приличная одежда! Джинсы и желтый свитер. Но это ведь как-то не хорошо ходить в театр в джинсах? Нормально будет, в джинсах и желтом свитере?». Сейчас уже давно никто не соблюдает этих правил этикета, никто не ходит и с цветами, хоть 15 проходок оставь. В итоге договорились, я оставила ей свой телефон, она мне даже перезвонила, а потом пропала. Видимо, запила. Так и не пришла.

Алкоголизм среди бездомных — известная тема. Не удивительно, что «Ночлежка» начинает работать только с теми, кто перестает пить.

Да, пьянство – это страшная вещь. На западе пьют не меньше, но как-то с умом. У нас меры не знают. И это беда. ХХ век все традиции русской и вообще культуры убил, осталась только традиции клепать на соседа (смеется). И культуру выпивания потеряли. У моей знакомой была дикая история. Они сняли квартиру на Литейном, у женщины, которая занимала когда-то большой пост в Смольном. Она сама, без мужа, купила эту квартиру, ребенка поднимала. Договор аренды с ними подписывала ее мать и предупредила, чтобы если дочь придет, — не пускать. Тогда никто не понимал масштаб проблемы, «приходить» можно по-разному. Можно постучаться и уйти. А можно…

Я была в этой квартире — всюду были портреты этой женщины, причем, известных художников, даже Митьков. Она была в эпицентре каких-то культурных событий. И она реально спилась. Я видела ее: это не пьянчушка даже, а уже — Оно. Как-то ночью она пришла с компанией таких же. Моя приятельница побоялась их пускать. На что в ответ услышала, «шанти-шанти, ну, мы все же люди, впустите». И так каждую полночь,

приходили, стучали в дверь, «шанти-шанти», и просили переночевать, в туалет, помыться или что-то там совсем непристойное. С ней невозможно уже было разговаривать.

Люди по разным причинам оказываются на улице. Есть и такие — запойные пьяницы с квартирами на Литейном, все не так однозначно.

Да, таких историй немало. Кто-то сгорает быстрее, кто-то медленнее. И такие герои есть в «НеПРИКАСАЕМЫХ». В первом спектакле мы озвучивали отрывок именно про таких,  опустившихся людей. Для них бездомность уже не проблема-проблема. Девушка Настя, ей 28 лет. Откровенно говорит: «А я не хочу ничего менять. Мне и так все нравится. Зачем?» Конечно, все это с переизбытком алкоголя. Но насколько она уверена в себе! Она же считает себя королевой улицы. Она спрашивает у моей коллеги актрисы: «А вот ради тебя мужики дерутся? Ты замужем?! А ради меня мужики дерутся!». И начинает показывать свои шрамы, раны на теле, которые ей нанесли бездомные мужчины: они дрались между собой из-за нее, она их разнимала и попала под горячую руку. Или одна девица, которая бомжует в районе проспекта Просвещения. Она в интервью говорит, что у нее есть дом. Но ей нравится выпивать и жить на улице, жаловаться на свою судьбу. Среди людей на улице есть и такие, которые играют роль бездомного.

_Дарья Степанова, спектакль НеПРИКАСАЕМЫЕ

Но есть и те, кто, действительно, хотят что-то изменить в своей жизни.

Да, и они реально что-то делают. Причем, перемены происходят на наших глазах.

Есть совершенно удивительная пара бездомных, которые в августе станут мужем и женой. У них явно было прошлое, обремененное, мягко скажем, вредными привычками, но видно, что люди вместе преодолели это.

Или еще одна потрясающая история, которая осталась пока за рамками спектакля — о женщине, которая сама все преодолела. Она выросла в очень неблагополучной семье, когда родители умерли, они с братом оказались в детдоме, после детдома им дали комнату, из которой их тут же выселили известными способами. И она своим трудом спаслась. Это были какие-то невероятные работы. В итоге она уехала в  деревню, в заброшенный дом своих родителей, куда-то очень далеко. Начала там поднимать хозяйство, выращивать огород. Полностью завязала с алкоголем. Потом режиссер Михаил Патласов почему-то исключил эту историю из сценария.

В спектакле мы видим разные пути на дно, и одна из идей проекта — показать, что бездомным может стать, кто угодно.

Да, человек достаточно в разных ситуациях может оказаться на улице. Это очень неоднозначная тема.

Это удивительно, но ведь практически все участники проекта, включая режиссера, люди без своего дома в Петербурге, только у двоих свое жилье.

Остальные тоже своего рода бездомные бродяги, но которые пытаются заработать, снять квартиру, как-то совсем не бросать себя.

В нашей стране все очень зыбко. Мой прапрадед был совладельцем и главным финансистом завода Брусницыных на Кожевенной линии. Предки немцы-шведы, приехали сюда во второй половине 19 века, и попали во все наши события. Мои прабабушки жили на Васильевском острове. В 1918-м году сбежали в Сибирь к отцу, он там что-то строил. Когда вернулись, все что у них было — разделили на 500 тысяч комнат. И даже матрос, который занял часть их дома, говоря, что теперь я здесь живу, даже он чувствовал себя стеснительно и не уверенно. Не осталось ни-че-го. Было еще два-три дома на Каменноостровском. Остается только смотреть на них теперь и мечтать…

Бездомным можно стать как угодно. Мне кажется самая сильная и жуткая история — это судьба девушки-инвалида с ДЦП, которая на костылях участвовала в первом спектакле в Анненкирхе. Она очень откровенно говорила о том, что у нее очень старенькая мама, а бабушке вообще 100 лет, и больше никого нет.

И когда ее мама и бабушка покинут этот мир, она точно также как и герои проекта останется без дома.

К сожалению, мы живем в государстве, которое не защищает нас никоим образом. История этой девушки — столбовая, объединяющая: жизнь человека в нашем государстве ничего не стоит. Оно не заботиться о людях, за счет которых оно живет. И на улице может оказаться кто угодно. Это одна из основных историй: человек-инвалид, который останется бездомным…

Моя мама работала в центре реабилитации инвалидов, там было много детей. Им тоже, как и выпускникам детских домов, предоставляли жилье. И одному мальчику дали комнату в коммуналке в Купчино. Так там сделали все, чтобы его оттуда вытурить. А он такой, немного блаженный, очень добрый, тихий, в центре что-то из бисера плел. В итоге соседи продали свои комнаты каким-то мигрантам, покупали четверо, а вселились 50, «а у этого дурачка метры отожмете». И реально, они его прессанули, и он подписал все документы, и остался бы на улице – но пока нашлись знакомые, которые взяли его к себе. Но своего жилья у него теперь нет.

_Мэри Ваха, Дарья Степанова, Полина Теплякова, спектакль НеПРИКАСАЕМЫЕ

Что дает вам участие в проекте?

Мне кажется самое основное, сверхзадача — чтобы мы стали более терпимыми, модное слово — «толерантными», «шанти-шанти», мы же все люди. Чтобы возникло доверие.

Я считаю себя абсолютно нормальным человеком, без какого-то предвзятого отношения к бездомным, но в какой-то момент с коллегой актрисой поймали себя на мысли, что на репетиции мы забираем сумки и телефоны с собой. Есть такой момент… Доверие должно идти с обеих сторон, и с нашей, и со стороны бездомных.

Ведь действительно есть сайт, как прогнать бомжа, с совершенно чудовищными советами — их в спектакле зачитывали вслух сами бездомные, стоя в финальной сцене перед зрителями. И спектакль помогает преодолевать эти барьеры. Как в истории петербурженки Марины, которая прислала письмо в проект, что она боится бомжей и просит дать ей какое-нибудь задание, взять у бездомного интервью, чтобы преодолеть свой страх. Произошло ее знакомство с бездомным с детдомовским и уголовным прошлым Геннадием. И вот они вместе стоят на одной сцене. Познакомилась с ним и перестала бояться.

А еще многие истории, которые я вижу в проекте, заставляют задуматься о пресловутой загадочной русской душе, в понимании ее по Достоевскому. Что это люди, ведущие очень странный образ жизни, жалкие, безвольные, недеятельные. Мне ближе другая русская душа — по Толстому. А достаточно бульварная литература с какой-то псевдопсихологией мне далека и не интересна. Толстой писал о людях при деле. Они работали. Толстой, как мне кажется, человек дела, а Достоевский – человек бла-бла-бла. Я недавно посмотрела «Карамазовых» у Константина Богомолова в Москве. Это дерзко, это жутко, когда вдруг неожиданно текст Достоевского в титрах  переключается на текст Дарьи Донцовой,  и ты реально не чувствуешь разницы. Не никакой разницы в тексте. Ни-ка-кой.

Как никакой?

Абсолютно. Это уже, конечно, вопрос к филологическим изысканиям. Но речь о манере. Та же бульварная литература, бульварный романчик. Где слово «кабак» пять раз на одной странице, чтобы больше знаков, так как от их количества зависел гонорар.

В «НеПРИКАСАЕМЫХ»  есть герои, которые кичатся загадочностью русской души, хотя на самом деле они просто ничего не делают и пьют беспробудно, но так удобно спрятаться под придуманный Достоевским миф. Я часто наблюдаю и слышу от бездомных, «а я такой», «это моя загадочная душа такая». Они откровенно признают, что они не хотят ничего менять в своей жизни, она их устраивает. Для меня загадочность русской души не в том, чтобы в кабаках пропадать, а работать.

В умении преодолевать, не ныть, а что-то делать?

Грубо говоря, да. И мне нравится наш спектакль тем, что он постоянно меняется. И он должен быть очень пластилиновым: всегда в действии, всегда в работе, постоянно новое содержание. Истории бездомных в развитии. Чтобы разговаривать с этими людьми и  понимать, чем и кому из них можно помочь.

Вообще нашему обществу нужен цикл таких спектаклей. Про бездомных, про детдомовцев, про одиноких пенсионеров, стариков, про инвалидов — мы их не видим на улице, но это не значит, что их нет. Они не имеют даже возможности выйти на улицу, из своих подъездов. Я не жду каких-то перемен-перемен после спектакля. У нас как-то принято все решать с топором. Если борьба с курением, так все, полный запрет, ущемление прав курильщиков в пользу прав некурильщиков. Мне нравится, как решают проблему бездомных в «Ночлежке». Я думала, как же так, она же не резиновая, неужели хватает мест. В принципе, да. Потому, что чтобы попасть туда на бесплатный ночлег, помыться, поесть, надо прийти до 23:00 и только трезвым. Такое ограничение. И через него могут пройти, преодолеть что-то в себе далеко не все.

Чтобы что-то получить, надо что-то сделать, что-то преодолеть. Нужно прикладывать какие-то усилия, чтобы что-то изменить.

Мне очень нравится, что проект поднял волну, с помощью всех людей, вовлеченных в спектакль: вокруг расходятся круги, о нем говорят, его обсуждают. Надо, конечно, с этим проектом ехать в Москву.

Этот спектакль — бомба, особенно для нынешней Москвы. Да, это бомба, и ее «взрывная» волна должна докатиться до столицы.

Это абсолютно не Россия. Это заграница, где все говорят по-русски. Это чувствуется в каждом глотке кофе и чая, в разговоре. «Да, ладно мы заплатим, ты же из Питера».

А еще «НеПРИКАСАЕМЫХ» надо показать по Первому каналу. Во всей России есть какой-то процент нормальных людей — думающих, все понимающих. Этот же процент людей приходит на этот спектакль, потому что они понимают, что бездомные — это проблема, о ней надо говорить. К сожалению, кроме этой части, которая и так все знает, другие это не увидят. Поэтому (конечно, это фантастика!) этот спектакль надо заснять, причем не как телеспектакль, а как прямые трансляции опер на канале «Культура», и показать в прайм-тайм по Первому каналу. Чтобы люди, у которых кроме Первого, ничего не ловит, чуть подумали, а может, не одни американцы козлы, или кто там еще у нас враги и друзья.

share
print