Истории

Улицкая и политика

Людмила Улицкая в Петербурге приняла участие в очередных «Диалогах», побывала на съемках нового фильма Кирилла Серебренникова о Викторе Цое и встретилась со своими читателями в «Буквоеде» на Невском, где их попросили не задавать политических вопросов.

Петербуржцы начали собираться на встречу с Людмилой Улицкой часа за полтора. Пришедшие минут за тридцать до начала уже вынуждены были искать свободные стулья.

И тут случилась маленькая сенсация. Работник книжного магазина, который должен был вести встречу, еще до появления писательницы попросил собравшихся задавать вопросы, не касающиеся политики, пояснив, что это просьба самой Людмилы Евгеньевны. Получается, что писатель с четкой гражданской позицией якобы отказывается ее озвучить.

Отметим, что гендиректор сети «Буквоед» Денис Котов благоволит шоумену и борцу с певицей Мадонной Николаю Старикову, чьи литературные поделки обильно представлены в магазинах. При этом на встречах со своими фанатами Старикова никто не ограничивает в политических высказываниях. Окоротить нужно только тех, кто тебе не близок по взглядам и не считает, что США плетет заговор против Великой России.

Теперь стараются не модерировать вопросы и ответы, а предотвратить то, что может не понравиться властям. На прошлой неделе представитель издательства «Астрель» Николай Кудрявцев на пресс-конференции не стал переводить автору «Игры престолов» Джорджу Мартину вопрос о том, к какому дому принадлежит Владимир Путин. «Прокладки» между писателями и читателями начинают руководить процессом, пытаясь заткнуть «неудобные» вопросы.  

Оказалось, что госпожа Улицкая не запрещала задавать себе политических вопросов. «Мне никто ничего такого не говорил, - сказала Улицкая, когда мужчина из публики, задавая вопрос, обмолвился об этой просьбе. – А у вас было такое предупреждение?»

В итоге она говорила свободно  и обо всем. О том, что любовь к Петербургу носит у нее сезонный характер – зимой старается  к нам не ездить. Этой поездке очень рада, сравнила Новую Голландию с гравюрами  Джованни Пиранези.

Была и на съемках фильма Кирилла Серебренникова о Викторе Цое – в огромной расселенной типичной ленинградско-петербургской коммуналке – «разруха, печать разоренной и деформированной жизни». Вспомнила ленинградских-петербургских друзей, которых здесь почти не осталось – либо умерли, либо уехали.  

Вспомнила, как дружила   с поэтом и художником  Алексеем Хвостенко («Орландина»,  «Город золотой»). Нынешний Петербург дорог  для нее еще и тем, что здесь, на сцене театра «Балтийский  дом»  идет  поставленный Анджеем Бубенем спектакль  по книге под редакцией Улицкой «Детство 45 – 53: а завтра будет счастье». «Самое интересное, что происходит сейчас в русской культуре – происходит в театре», - считает она.  Важно, что делают Кирилл Серебренников, Римас Туминас, нынешний театр – это театр режиссерский.

Улицкая  рассказала, что в августовских «Диалогах», состоявшихся  в Новой Голландии, она говорила с Марюсом Ивашкявичюсом – литовским прозаиком и драматургом о банальности зла, о книге Руты Вангайте «Наши», где рассказано об участии литовцев в уничтожении  евреев во время Холокоста. Улицкая в «Буквоеде» продолжила эту тему, сказав, что книга Руты для части литовцев показалась оскорбительной, но ведь очень трудно произнести два слова «простите нас»,  а Холокост – это катастрофа не только еврейского, но и христианского мира.

Спросили Улицкую  о деле карельского историка Юрия Дмитриева, известного изучением памяти жертв Большого террора, расстрелянных в урочище Сандормох. Дмитриев сейчас находится под стражей и его обвиняют в педофилии. Правозащитники заявляют о надуманности обвинений.  «Дело Дмитриева» - это просто отчаянно кошмарная история, мы делаем сейчас все возможное, чтобы его вытащить, - сказала Улицкая. – Это жесточайшая несправедливость и безнравственность, он человек из породы одержимых, строго говоря, это тот психотип, немножко юродивый, откуда происходят святые, абсолютно бескорыстный и честный, который служит бескорыстной идее – похоронить невинных людей, ему место в святцах».

Улицкая выступала в  «Буквоеде»  в Петербурге ровно три года спустя после того, как была отменена ее пресс-конференция в Москве в ТАСС по поводу присуждения писательнице Австрийской государственной премии по европейской литературе. Накануне несостоявшейся встречи с журналистами в журнале Der Spiegel вышла ее статья, основной мыслью которой было: «Прощай, Европа». 

Улицкая так тогда прокомментировала это «Ведомостям»: «Я написала о том, что отдаю себе отчет: сейчас происходит прощание России с Европой. В эти триста лет, прошедших с петровских реформ, маятник все время качался, но сейчас он находится в крайнем положении. За это будет заплачена большая историческая цена, и это меня печалит. Понятно, что я повторила бы это и на пресс-конференции - чтобы это не было написано везде и крупными буквами, ее, наверное, и решили не делать. Очень поучительная и интересная история».

Спустя три года Улицкая говорит о том, что человечество очень трудно, но все же движется к цивилизации планетарной, а вот мы здесь стремительно скатываемся в архаику. Что делать сейчас в России человеку, если ему это невыносимо?  «В сегодняшней ситуации чрезвычайно важно выстраивать жизнь локальную, - говорит писательница. -  У каждого есть возможность влиять, создавая вокруг себя остров миролюбия, симпатии, эмпатии, разрушая концепцию «образа врага».

Писатель предлагает и языковое сопротивление. «Язык, которым сегодняшние люди во власти общаются с народом – это язык криминальный, он пришел с лагерным жаргоном заключенных и охранников, - продолжает она. – Поскольку  в нашем сегодняшнем истэблишменте довольно много людей из КГБ, то они этот язык вводят в оборот, и мы невольно этому поддаемся, но в нашей власти, в наших возможностях использовать другой язык – язык Пушкина, Толстого и других авторов, выстаивая частное пространство, которое мы считаем правильным».

При этом Людмила Улицкая остается противником борьбы с ненормативной лексикой. Она любит мат и считает интересной частью русского языка: «Если бы его целиком запретили, то язык много бы потерял, когда мне что-то запрещают, я испытываю глубокое раздражение, я не хочу, чтобы господин Мединский учил меня, как писать тексты».

share
print