Чуть меньше месяца осталось до завершения второго этапа конкурса на проект будущего Музейно-выставочного комплекса «Оборона и блокада Ленинграда». Когда 8 сентября жюри подводило итоги, то было сказано, что второй этап нужен – сейчас выбраны четыре проекта, три петербургских и один финский, но надо спросить блокадников, только после этого можно вынести окончательный вердикт.
Как именно опрашивают блокадников, сведений нет, было лишь сказано, что дано соответствующее поручение Совету ветеранских организаций. Про сами проекты восторженных отзывов нет, люди в соцсетях, от архитектуры далекие, сравнивают их с торговыми центрами или монументами советской эпохи, не вдаваясь в подробности, что, по крайней мере, со стороны зарубежных участников приглашены архитектурные бюро, имеющие большой опыт по созданию современных музейных комплексов.
Норвежцы, например, авторы Павильона памяти в Нью-Йорке, посвященного трагедии 11 сентября, а по финскому проекту построен в Варшаве новый музей Полин – памяти трагедии польских евреев.
О том, чтобы поговорить о проектах музея блокады с молодыми будущими архитекторами, которых в позапрошлом году привлекали к студенческому конкурсу на создание проекта музея, почему–то речи нет. Широкой общественной дискуссии о том, каким быть музею, тоже нет. Потому что нет центра, способного ее организовать и провести, собрать разных людей, но заинтересованных именно этой проблемой.
Милена Третьякова, заместитель директора Музея обороны и блокады Ленинграда, не раз говорила, что нынешний музей в Соляном городке просто не может исполнять подобную социальную функцию – нет помещений, не хватает сотрудников.
Между тем созданная петербурженкой Алиной Заляевой петиция за переоборудование Левашовского и Кушелевского хлебозаводов в музей блокады набрала более 3 800 голосов. Большинству горожан, тем кто так или иначе высказался на эту тему, непонятно – зачем строить новый музей, почему действующий Музей обороны и блокады Ленинграда в Соляном городке нельзя развивать без строительства нового здания.
Тема создания нового музея блокады не стала, в отличие, например, от защиты Исаакия как музея или защиты в свое время Блокадной подстанции от разрушения, темой городского мейнстрима, тем диалогом, который бы объединил людей. Многие не верят, что вообще что-то будет построено, тем более в такой сжатый срок - к 2019 году, другие говорят о том, что будущая стройка – еще один способ отмывания денег. И выстроить широкую общественную дискуссию о том, как хранить блокадную память, похоже, не получается. Время ушло? Или еще не время для нового музея в контексте осознания того, что мы знаем о блокаде и как мы эту память сохраняем?
В Европейском университете историки провели дискуссию о будущем музее. Никита Ломагин, член жюри международного конкурса, рассказал, что эксперты, которые оценивали транспортную доступность будущего музея, единодушно выдали заключение – место выбрано неудобное, строить тут нельзя. При этом Ломагин все же оценивает это событие – первый конкурс на концепцию проекта музея, пусть и «авральный», но первый в постсоветское время серьезный мировоззренческий конкурс такого плана, где идет речь о том, что необходимо помнить и как формировать память о блокаде. Ломагин отмечает, что все участники конкурса в своих проектах показывают войну, как трагедию человека, и это очень важно.
Екатерина Мельникова, доцент факультета истории ЕУСПб, уверена - для того, чтобы сохранялась память, уход поколения свидетелей не катастрофичен, память о блокаде остается живой, потому что она укоренена в семьях петербуржцев, бережно хранящих свидетельства – вещи, письма тех лет. Безусловно, в новый музей будут приходить и те, кто совершенно ничего о блокаде не знает, для кого это не является семейной травмой и семейной памятью. В музей пойдут как в один из туристических центров города, а не как к месту поклонения. Поэтому так важно, чтобы музей стал и Институтом памяти, местом, где умеют работать с живой памятью и местом, где могут свободно говорить о разных вещах, связанных с блокадой. Поэтому архитектура нового здания должна быть максимально нейтральной.
Владимир Лапин, один из крупнейших в России специалистов по военной истории страны XVIII – начала XX века, профессор ЕУСПб, высказал мысль, что лично для него вообще трудно совместимы две вещи – оборона и блокада – «блокадники в шинелях и не в шинелях разные». Лапин напоминает, что у нас не говорят о блокаде, как о следствии поражения Красной Армии, и это – дополнительная сложность, как в одном комплексе создать экспозицию и об обороне, и о блокаде. «Для меня это загадка», - сказал историк.
Алексей Миллер, историк, профессор ЕУСПб, сказал, что, создавая музей, нам надо понять, в чем уникальность этого опыта: «Есть много примеров героизма защитников разных городов, каким будет музей – еще одним музеем про войну?» Миллер говорит о том, что создатели музея достигнут цели, если будут говорить об экзистенциальном ужасе, запредельной ситуации для жителей Ленинграда. Только это способно «выбить из колеи», из привычного восприятия, задеть какие-то такие струны в душах людей, не звучащие при посещении обычных музеев.
Между тем в Невской куртине Петропавловки все эти дни проходит выставка-исследование «Тихие голоса», открытая 8 сентября – в День Памяти начала Ленинградской блокады. Выставка предлагает поиск новых визуальных образов в разговоре о блокаде, новых способов говорить на волнующую нас противоречивую и сложную тему, привлекая современные технологии и открывая малоизвестные источники.
«Тихие голоса» остаются тихими, хотя, на мой взгляд, этот проект как раз и дает тот самый глоток свежего воздуха, тот самый простор для дискуссий, ту самую человеческую ноту в разговоре о том, как нам сохранять память о блокаде.
Авторы проекта – современные молодые люди с помощью современных форм исследуют жизнь блокадного человека, обычного человека. «Задачей проекта является восстановление, проявление, возобновление голосов блокады, различные способы наведения диалогических мостов между современной аудиторией и пластом истории, отделенным от нас десятилетиями идеологической цензуры и самоцензуры свидетелей, - написала Полина Браскова, поэт, исследователь блокады. - Примечательно, что эти споры: «герои или мученики?» (а может быть, здесь нужны какие-то иные категории?) не умолкают, в то время как блокада, ее исторический опыт удаляется в прошлое, оставляя нас наедине с вопросом, что вообще можно делать с историческим опытом другого, с переживанием, пережитым не тобой? Мы можем обращаться к нему, но можем ли мы общаться с ним — и как? Блокада представляется сегодня удаляющимся от нас, так и непонятым до конца монстром, причем возникает тревожное подозрение, что если мы так и не поставим перед собой задачу приблизиться к пониманию произошедшего, эта чудовищность останется невысказанной, неисцеленной частью нас самих: о таких метаморфозах писал, например, в пьесе «Дракон» блокадник Евгений Шварц.
Перед художником, выбирающим сегодня говорить о блокаде, возникает масса сложных вопросов: этических, эстетических, исторических: что сегодня, в 2017 году, он может изобразить, что узнать, как обозначить свою позицию автора, присваивающего чужую боль для своей творческой работы?»
Один из проектов «Кухня голода» – инсталляция Анастасии Кизиловой – был в минувшем году показан в Гамбурге. Анастасия по блокадному дневнику одного из ленинградцев, скрупулезно записывавшего в смертное время, что он и его близкие съедали за день, воссоздала максимально близко эту «кухню», выложив эти жалкие крупинки, кусочки хлеба, какие-то суррогаты, аптечные пузырьки строго по дням смертного времени зимы 1941-1942 года.
Не менее сильное впечатление производит и аудиоинсталляция «Очередь» Елены Губановой и Ивана Говоркова, инсталляция «Вещдок» Виты Буйвид, когда старое платье довоенного покроя может сказать больше, чем много букв патриотического текста.
Тихие голоса не зазвучали громче, болезненная травмирующая память спрятана глубоко. И сможет ли она пробиться через «полевые кухни с морковным чаем»?
