Европейский университет покинет Малый мраморный дворец Кушелева-Безбородко, что на Гагаринской, 3 в течение октября. Университет готовится к переезду, но не прекращает научной работы. Образовательный процесс не ведется – 10% студентов перевелись в другие вузы, остальные отчислены.
- Как идет процесс получения лицензии?
- Мы будем подавать на лицензию, пока не получим ее, будем подавать столько, сколько надо, чтобы добиться реализации права преподавать.
- Николай Борисович, как вы можете оценить процесс коммуникации со Смольным по поводу ситуации с вашим переездом?
- Очень благожелательно, очень спокойно и очень медленно - я бы так сказал. То есть Михаил Павлович Мокрецов все понимает, разговаривает с полным знанием ситуации, ему поручено курировать всю эту истории, он полностью в курсе дела, как говорят нынче, «в теме», и все происходит вполне благожелательно и конструктивно. Другой вопрос, естественно, что чиновники обычно не торопятся отвечать на письма и принимать решения, у них имеется свой ритм работы. И, кроме того, я понимаю, что наша проблема не единственная у Михаила Павловича Мокрецова, он человек занятой. Он сказал мне, что не отвечал раньше, потому что был в командировке и вернулся только сегодня. У меня нет никаких претензий к тому, как мы общаемся с Михаилом Павловичем.
Другой вопрос – некоторые комитеты городского правительства, у меня такое ощущение, работают несогласованно друг с другом. Смотрите, сначала мы договариваемся с Мокрецовым об условиях, сроках, порядке и так далее выезда. А это очень сложный процесс, нам надо сдать это здание, это охранные обязательства, это памятник культуры федерального значения, сдать двум комитетам – КГИОП и КИО в трехсторонней комиссии, задокументировать каждую деталь, которая указана в охранном обязательстве. Это куча работы. Вроде как договорились, что будет комиссия и все нормально, и тут мы, здрасьте, получаем от какого-то другого комитета требование выехать 10 октября. Почему десятого, что за комитет, почему они там внутри себя договориться не могут? Я не знаю. Это печально.
- Переезд обычно сравнивают с пожаром.
- Пожар все-таки хуже.
- Есть ли понимание - куда вы переезжаете?
- Да, конечно есть. Мы же готовились к этому. У нас был архитектурный проект по реконструкции этого дворца, превращению его в конфетку очень красивый проект Жана Вильмотта, замечательного французского архитектора, который выиграл архитектурный конкурс. Красоты необычайной был бы дворец. И мы знали, что реконструкция займет три-четыре года, чтобы нам куда-то на это время съехать мы обеспечили себе временное здание. Оно во дворе, снаружи не видно, но если вы пройдете по Шпалерной пятьдесят метров от угла (показывает на окно, на угол Гагаринской и Шпалерной. – Прим. ред.), то увидите вывеску «Европейский университет». И там внутри хорошее здание, маленькое конечно, меньше этого, тесно нам, едва-едва размещаемся, но как временное пристанище его использовать можно.
Но с другой стороны, когда мы говорили с Мокрецовым, он сказал, что губернатор поручил ему придумать ответ на вопрос, куда мы, собственно говоря, переезжаем. Губернатор поручил ему рассмотреть вместе со мной варианты либо другого здания, либо участка под застройку. И вице-губернатор попросил меня, чтобы мы подготовили примерные параметры такого будущего здания – размера, этажности, а также где и какого участка. Мы все подготовили и направили в Смольный. Идет диалог, вполне, я бы сказал, человеческий. Я с пониманием отношусь к потребностям города - если больше негде расположить школу для талантливых детей, ну пусть располагают ее в этом особняке, хотя для меня не очень понятно, зачем выселять нас, искать нам какое- то другое здание, а сюда сажать эту школу, когда можно было бы найти здание для них.
Мы арендуем это здание у города, город считает, что мы нарушили охранные обязательства. Мне это не очень нравится, по-моему, такой грубоватый способ. Можно же по-человечески сказать – «ребята, нам нужно это здание, давайте договариваться».
- Вы будете пытаться получить лицензию на то временнее здание?
- Да, то и лицензируем. Там гораздо лучше все приспособлено для инвалидов, чем здесь. Это не памятник, мы отремонтировали совершенно убитый бизнес-центр, мы же готовились к переезду на время реконструкции, мы только не рассчитывали вот так переезжать, не покидать это здание, а вернуться. Но не судьба.
- Каким образом сейчас сохранить научный коллектив, как сделать так, чтобы жизнь ЕУСПб сохранялась? На это ведь средства нужны.
- Пока есть деньги, не могу сказать, что их много, но пока есть. На какое-то время хватит.
- На какое? На год?
- Может, на два. Там видно будет. Мы сохраняем коллектив, интенсифицируем научную деятельность, профессора будут больше заниматься наукой, чем занимались в предыдущие годы, хотя и тогда результаты были очень хорошие. Вы знаете, что мы по рейтингу Минобрнауки заняли первое место по научной деятельности в стране, а мы же маленькие. Так что у нас все в порядке с этим делом, и будет еще лучше.
- А те недоброжелатели, которые про университет гадости пишут, еще больше будут их писать.
- Это неизбежно, такова жизнь. Да, будут гадости писать, что я могу сказать.
- Путать пивной бар с университетом, как господин Анохин (депутат-единоросс перепутал адреса ЕУСПб и пивного бара, написав донос, что в университете торгуют спиртным. – Прим. ред.).
- Ну что, перепутали бар и университет, да. Ну, господин Милонов напишет нам, что мы «занимаемся гендером», так он, по-моему, не очень понимает, что означает это слово, думает, что «гендер» это когда «девочка с девочкой». А это ж совсем не то. Но он не знает и на этом строит свою политическую карьеру, флаг ему в руки, он мне совершенно не интересен.
- Но ведь кто-то же вас «заказал»?
- Я не знаю кто, я правда не знаю, Галя, я бы сказал, если бы знал.
- Это же абсурд - уничтожать ЕУСПб.
- Абсурд, я согласен с вами совершенно, это абсурд. И почему он происходит, я не знаю, у нас много абсурдного в жизни. Я всем рассказываю одну и ту же историю, как-то тут я зашел в поликлинику и с главным врачом разговаривал. Она сидит за столом, который завален бумагами, и я что-то такое по этому поводу сказал, что вот в советское время тоже было не сахар в этом смысле, и вдруг она мне сказала замечательную фразу: «В советское время мы тоже не успевали лечить больных из- за этих чертовых бумаг, но мы хотя бы успевали заполнять эти чертовы бумаги».
Вот абсурд, когда наплодили этих агентств бесконечных федеральных, которые занимаются исключительно написанием требований каких-то отчетов, бумаг, форм и я не знаю чего еще. И это просто, я не шучу, но страна гибнет под этим бумажным валом, просто гибнет. Институты Академии наук отчитываются перед ФАНО ежемесячно, пишут «содержательные отчеты». Что понимает ФАНО в содержании действий академических институтов, кому это надо, кто это читает? Я знаю, что вузы, институты нанимают специальных людей, чья единственная функция - писать эти чертовы бумаги. Просто самоубийство. Не может страна так существовать. Это последствия, как мне думается, непонимания функции государства. Кто ради кого? – вот в чем вопрос. Государство главнее или люди, кто кого обслуживает? Если люди государство, то так не может страна существовать, во всяком случае, в современном мире, и она не будет так существовать. Чудовищная бюрократизация, формализация - это и есть угроза национальной безопасности России, это мое глубокое убеждение. Тот же Рособрнадзор говорит нам: «У нас никаких претензий к качеству вашего образования, но лицензию мы вам не дадим, потому что вы нарушили то, то, то и еще вот это».
- Но они же избирательно привязались.
- Избирательно. Потому что даже в этом здании, где мы много лет имели лицензию, у нас нет таких возможностей для инвалидов, как в том, куда мы переедем, я уж про филфак СПБГУ, который я заканчивал, не говорю - его немедленно надо закрывать, там не то что инвалид, здоровый с трудом пройдет.
- Николай Борисович, вот ваше внутреннее ощущение каково – вырветесь вы, я имею в виду университет в целом - из этой ситуации?
- Совершенно уверен, что вырвемся. Вопрос - когда и какой ценой.
- А какая может быть самая высокая цена, где предел?
- Не знаю. Мы до него еще не дошли. До дна еще далеко. Знаете, когда я говорю «какой ценой», то одно дело, если пройдет месяц, два, три, четыре и мы получим обратно лицензию. Это один разговор. Другой - если мы будем год-два сидеть без студентов, то мы не выдержим ни в каком смысле: ни финансово нам будет не удержать коллектив, ни репутационно. Все про нас забудут. И вот это беда. Мне журналисты еще такой вопрос задают: может, в какую другую страну поехать? У меня в этом смысле позиция простая – в других странах есть свои университеты, ничуть не хуже нашего. А в России нет такого, и вообще я родился в Петербурге и жил тут всю жизнь и никуда я отсюда не поеду, не хочу я. Зачем мне это надо? Я хочу тут преподавать, что-то здесь делать, чтобы если не завтра, не при моей жизни, но наладилась жизнь в России.
- Вы всегда учили в ЕУСПб молодых людей с разными политическими взглядами, совсем необязательно либеральными, но умных, умеющих критически мыслить. Так, может, в этом все дело?
- Если кому-то не хочется, чтобы в России были умные люди, то мне с этим человеком обсуждать нечего, у меня прямо противоположная интенция: я хочу, чтобы умных людей, способных критически осмыслять свою собственную жизнь и жизнь своей собственной страны, было больше. Я не вижу другого способа наладить жизнь здесь.
