В Пушкинском Доме — Институте русской литературы (ИРЛИ) РАН — открыли выставку «По обе стороны добра и зла: русская интеллигенция и революция 1917 года».
«С кем вы, мастера культуры?» — Горький напишет этот памфлет лишь в 1932-м. А в те первые дни и годы после того, как мир России бесповоротно изменился — как мыслили, что думали те, кто стал свидетелем происходящего — писатели, поэты Петрограда? Анна Ахматова и Николай Гумилев, Андрей Белый и Александр Блок, Федор Сологуб и Анастасия Чеботаревская, Леонид Андреев, Иван Бунин, Зинаида Гиппиус, Николай Клюев, Валерий Брюсов и многие другие — кто-то с радостью и воодушевлением принял происходящие события, кто-то ужаснулся. Позиции некоторых менялись, а кому-то остается жить совсем немного, кому-то удастся вскоре покинуть Россию.
Создатели выставки, представляя редчайшие документы из фондов ИРЛИ, среди которых, например, текст допроса фрейлины Анны Вырубовой, записанный рукою Александра Блока, никогда прежде не экспонировавшиеся эскизы Малевича из собрания Михаила Матюшина и многие другие, решили ограничиться временными рамками с 1917 по 1921 год — знаковым для русской литературы, годом смерти Блока и расстрела Гумилева. Автором концепции выставки стал кандидат филологических наук, антрополог Олег Николаев. Он и Мария Коростелева (Бюро АртТерра) придумали концепцию выставочного пространства: железные тонкие и прочные конструкции — как символ революционных изменений и будущего, которые могут стать как каркасами зданий, так и клеткой несвободы — на них крепятся портреты, обложки, цитаты — как многоголосый хор. Зритель погружается в это, ищет и сразу находит некий центр, точку, вокруг которой закручено: легчайшая конструкция из тонких деревянных реек, таких, как для воздушных змеев. Именно этот хрупкий воздушный образ, увенчанный классицистическим портиком Академии наук, оказывается в вечности.
В центре его — валенки, обычные, кондовые. На них прикреплен официальный бланк Пушкинского Дома тех лет: просят Райпродукт выдать валенки главному хранителю — выдающемуся ученому-пушкинисту Борису Модзалевскому, потому что сотрудники ходят много, ходят пешком. Вот эти валенки стали символом того, когда люди культуры, у которых могут быть разные политические взгляды, объединяются ради спасения культуры. Эта история про то, как сотрудники Пушкинского Дома спасали в хаосе революции, в голодном и разоряемом Петрограде, когда уже начался Красный террор, архивы, библиотеки и собрания. Им нужны для этого были валенки, салазки, веревки. Им нужны были «мандаты» — сила бумаги с печатью уже могла и даровать свободу, и лишить жизнь. Вот эти просьбы ученых о содействии в спасении русских архивов в самые разные инстанции, от «Подотдела бесхозов» — оказывается, и такой был — до страшной ГубЧеКа. Да, они писали и туда, с просьбой хотя бы отдать на хранение архивы расстрелянных людей.
Борис Модзалевский 21 июня 1917 года пишет из Выборга литературоведу Михаилу Гершензону: «Какие мучительные и нечистоплотные роды Русской свободы! И не будет ли кровь новорожденной заражена неизлечимо или неисправимо?»
«Едем с Гофманом за библиотекой Лонгинова. Отсюда везем с собою гвозди, веревки, рогожу. За всем этим приходилось недели полторы ежедневно ходить в совхоз, пока, наконец, удалось получить на все наряды», — пишет в дневнике Е. П. Казанович 9 июля 1920 года. В революционные годы сотрудниками Пушкинского Дома были спасены такие уникальные собрания, как архив Пушкинского музея Императорского Александровского Лицея, Лермонтовского музея Николаевского кавалерийского училища, изобразительные материалы из коллекций Абамелек-Лазаревых, Воронцовых, Лонгиновых, Раевских и многих других, они спасли, кстати, уже подожженный архив Третьего отделения. Его потом новая власть забрала в Москву. Но осталась одна папка — она здесь, на выставке. Как показать весь уникальный массив — рукописи, дневники, письма? Заинтересовать выцветшими листками современного посетителя, если он не специалист, невозможно. К тому же, выставляя подлинники, их надо защитить от света. Создатели придумали прекрасный ход: в буквальном смысле слова «накрыли» стеклянные витрины с текстовыми артефактами этикетками и наиболее яркими цитатами. «Если на такой этикетке написано «Самогон крови», то пройти мимо и не отогнуть, а все легко отгибается — не прочитать, что так называлась книга Максимилиана Волошина, невозможно, — комментирует Олег Николаев. Именно Волошин, стихами которого в годы Гражданской войны зачитывались и белые, и красные, написал в июне 1919 года: «Тончайшей изо всех зараз, мечтой врачует мир Россия».
На выставке нет кумачовых лозунгов, которыми на эрмитажной выставке окрасился путь революционных солдат и матросов в Зимнем дворце. В Пушкинском Доме — лишь одна красная плашка. Над ней афиша про лекцию Александра Амфитеатрова «Мертвые мстят» 30 ноября 1918 года в Тенишевском училище на Моховой (это где ныне Учебный театр). Амфитеатров, быстро понявший, кто такие большевики, Октября не принял, занял позицию «чем более прямо и открыто выступаю, тем менее меня тронут». Новая власть не тронула, но сильно припугнула: месяц ждал ареста, но отделался лишь подпиской о невыезде. Амфитеатрову удалось вместе с семьей бежать — в лодке, через Финский залив, в Финляндию в 1920-м.
Пушкинский Дом стал главным героем этой выставки. А еще — Александр Блок, «трагический тенор эпохи», как напишет Ахматова. Блок, который сначала призывал «слушать музыку революции», а потом написал «Двенадцать», понял необратимость и трагизм произошедшего.
Блок и Илья Эренбург — на выставке ярко представлена их полемика. Вернее, ответ Эренбурга на статью Блока «Интеллигенция и революция». Блок умрет в 1921, успев написать не только «Двенадцать», но и свое последнее стихотворение «Пушкинскому Дому», а Илья Эренбург, так жестко полемизировавший с Блоком о том, как интеллигенту следует «слушать музыку революции», станет лояльным советской власти знаменитым писателем. А тогда, отвечая Блоку в январе 1918 года, Эренбург писал: «Мне кажется, что я сейчас, закрыв глаза, слушаю. Вот крики убиваемых. Пьяный смех. Треск револьверных винтовок, пулеметов, плач «подайте хлебушка, милостивец» целых губерний и бодрый гимн марсельцев, запеваемый чисто по-русски на похоронный лад…». На выставке звучит музыка, написанная композиторами Александром Леоновым и Ольгой Гайдамак по мотивам поэмы Блока «Двенадцать».
