Истории

Протесты в России не начинаются «вдруг», а протестующие – не эгоисты

Оппозиция отмечает «ситцевый» юбилей неудавшейся революции. Год назад «креативный класс» или «русские образованные горожане» вышли на улицу изъявить свое недовольство власти. Протест переживал подъемы и спады, но принципиальная конфигурация сил осталась прежней: Путин у власти, политзеки – по тюрьмам. Социолог Карин Клеман, гражданка Франции, много лет изучающая российское гражданское общество, утверждает, что все было иначе: оппозицию нельзя ограничивать рамками московской тусовки, потому что в регионах протестуют давно и по разным поводам.

Столичные интеллектуалы утверждают, что в декабре 2011 года в России «вдруг» проснулось гражданское общество. Они игнорируют тот факт, что массовые мобилизации населения происходили с середины двухтысячных. Начну с Санкт-Петербурга. Митинг в защиту исторического центра в октябре 2010 года собрал 5 тысяч человек. Экологический скандал в Химках: митинг-концерт на Пушкинской площади в августе 2010 года –  3 тысячи. Скромные цифры, но если смотреть в перспективе – не такие уж скромные.

Совсем нескромные цифры в провинции. Город Сасово в Рязанской области с населением 28 тысяч человек. На митинг против строительства завода фенолформальдегидных смол в 2008 году вышли 700 человек. Таких примеров масса: Рубцовск, Астрахань, наконец, Калининград, – в январе 2010 года на улицу вышли 12 тысяч человек. К чему я привожу эти цифры: 100 тысяч человек для Москвы – это меньше, чем 12 тысяч для Калининграда и 700 для Сасово. Почему внимание сосредоточено на московских событиях?

Интеллектуалы, которые обращают внимание на низовые движения за пределами столицы, называют их патерналистскими, не гражданскими, низкими… Цитирую социолога Льва Гудкова: «Протестные движения в Москве указывают на рождающийся спрос на совершенно другую институциональную систему, основанную на моральных ценностях, а значит – высоких требованиях к человеческим качествам политиков». Гудков противопоставляет «моральные» требования Болотной «материальным» требованиям регионов и делает вывод, что последние не угрожают нынешней системе. Могу с уверенностью сказать, основываясь на собственных эмпирических исследованиях: любая коллективная борьба в условиях преобладания «обывательской» культуры требует большой работы человека над собой и ситуацией. Чисто материальные требования собрали бы в два раза больше протестующих. Но такого почти никогда не бывает!

Протесты против монетизации льгот в 2005 году. Значительная часть пенсионеров могла смириться с заменой льгот на компенсацию, только не такую маленькую. Люди, которых мы опрашивали, говорили о защите своего достоинства: «Я ветеран труда!», «Я ветеран войны!», «Мы всю жизнь работали на государство, так оно нам благодарно». Ключевой момент не в том, что зарплаты и пенсии низкие – людям надоело хамство начальства. Низовая социальная практика начинается с узкой прагматической проблемы и почти всегда выходит за ее пределы. Расширяется тематический круг и территориальный охват протеста. Обвинения в патернализме: наши материалы показывают, что в низовых социальных инициативах очень развиты практики самоорганизации.

Таким образом, социальные движения в российских городах нельзя сводить к эгоистическим целям протестующих, как это делают снобы из Москвы. Американское «not in my backward» («что угодно, где угодно, только не в моем дворе») совершенно не работает в России. Это идеологическое клише активно используется чиновниками, чтобы дискредитировать «эгоистичный» протест.

Предпосылки к формированию городского протестного движения:

1. Наличие лидеров-инициаторов общегородского масштаба. Например, в Калининграде все организовывалось вокруг лидера движения автомобилистов Константина Дорошка. Его поведение сильно отличалось от поведения партийных функционеров.

2. Наличие низовых социальных инициатив. Митинги – это результат продолжительных кампаний, проведенных маленькими инициативными группами.

3. Наличие организации (хоть какой-то). Люди случайно встречаются, случайно проводят акции… Организация – не обязательно бюрократическая вещь, а более-менее явное взаимодействие с людьми. Чем меньше организации, тем легче власти внести раздор в ряды протестующих.

4. Эмоциональная составляющая. Мы часто забываем, какое значение имеют коллективные драматические голодовки (Астрахань) или особая драматургия массовых митингов (Болотная). Эмоционально заряженные события, например, резкое неоправданное повышение тарифов ЖКХ, очень важны для массовой мобилизации граждан.

Подробнее исследование Карин Клеман и ее коллег будет изложено в книге, которая выйдет в 2013 году. С тезисами книги она познакомила студентов и преподавателей факультета свободных искусств и наук СПбГУ в среду, 5 декабря.

***
Карин Клеман (Carine Clément) – французский социолог, директор института «Коллективное действие», научный сотрудник Института социологии РАН, троцкистка, антиглобалистка. Соавтор (вместе с Ольгой Мирясовой и Андреем Демидовым) известной книги «От обывателей к активистам».

share
print