Весенним утром, скажем, 8 апреля две тысячи какого-то года, я просыпаюсь в радостном настроении. Сегодня в Центре «Э» должны будут рассматривать мою просьбу о предоставлении возможности раз в неделю выходить в интернет. Я смогу заглянуть на несколько разрешенных адресов, скачать пару (легальных, разумеется!) книжек и посмотреть почту в единственной оставшейся соцсети «ВКонтакте». И это уже немало.
Я надеваю свой костюм, полностью соответствующий введенному недавно дресс-коду: темные брюки, серый пиджак – для мужчин (для женщин - серая юбка на 20 см ниже колен, серый пиджак или кофта). Окидываю быстрым привычным взглядом комнаты. Иконы висят ровно. Значит, еженедельная религиозная проверка представителей ТСЖ неприятностей не доставит.
На завтрак у меня, разумеется, продукты исключительно из соседнего гипермаркета. Все маленькие частные продуктовые магазины либо закрылись после того, как несколько лет назад акцизы на алкоголь и сигареты достигли астрономических сумм, либо были закрыты Санитарной Инспекцией, строго следящей за соблюдением принятого Госдумой закона «О борьбе с нарушением норм чистоты пищевых продуктов, зубных паст, мыла и туалетной бумаги как главной угрозы безопасности России».
На выходе, в коридоре, я с грустью смотрю на свой старенький велосипед. Несколько лет назад, после долгих споров о строительстве в Петербурге велосипедных дорожек, было принято соломоново решение вообще запретить в городе езду на велосипедах, так как велосипедисты угрожали безопасности движения автомобилистов.
Когда я выхожу из дома, мимо меня протекает очередной Крестный ход. Чему он посвящен, я не вникаю, но судя по крикам и пению дореволюционных русских песен, это, скорее всего, Внешнеполитический Крестный ход, осуждающий тлетворное влияние Запада. Мой Крестный ход будет завтра, и он посвящен осуждению изданных на тлетворном Западе стихов религиозного извращенца Виктора Мулонова, который когда-то разошелся с Патриархом Всея Руси по некоему идеологическому вопросу и из Главного Идеолога Православного Кремля превратился во всеми осуждаемого сторожа так и не застроенного Фарфоровского кладбища. Как попали его стихи на Запад, никто не знает. Но всеобщее возмущение вызвало уже само название его сборника, содержащее слово «голубой». Как известно, такие слова, как «голубой», «гомосексуал», «гетеросексуал» и прочие были запрещены еще несколько лет назад, причем сам Виктор Мулонов активно руководил широкомасштабной кампанией по их запрету. Что с ним случилось? Непонятно…
Я с удовольствием сажусь в свою малолитражку. Машины длиной более 3,7 метра разрешены только представителям государственного аппарата и РПЦ, и это понятно: государственные интересы - выше частных. Перед тем, как завести свой «Ниссанчик», я заглатываю три таблетки «Промилльнета» для того, чтобы уничтожить следы от выпитой три дня назад рюмки водки. Три дня я никуда не выходил из дома, и такое поведение, кстати сказать, стало в последние годы привычкой. Я ничего, разумеется, не пил, но подстраховаться надо. Рюмка водки за 1000 рублей мне не по карману. А той, которую я выпил три дня назад, меня угостил мой босс. А подстраховаться надо потому, что лишаться прав на 10 лет из-за выпитой три дня назад рюмки водки – большая глупость!
Но и съев таблетки «Промилльнета», я не чувствую себя уверенным. Сотрудники СДБ, Службы Дорожной Безопасности (бывшей ГАИ и ГИБДД), проводят рейды по улицам города в специальной передвижной лаборатории, в которой путем тонкой хроматографии и ЯМР-исследования крови любого гражданина можно определить историю его алкогольных и наркотических возлияний чуть ли не за десять последних лет. Таблетки, конечно, помогают, но и риск большой. Если у меня найдут следы алкоголя, да еще при этом я нарушил правила, например, превысил 20 км/час (максимальная разрешенная скорость на улицах города), то обязательно посадят в тюрьму лет на 5-10. Хорошенькая перспектива!
Впрочем, я забылся. Сегодня в России уже нет тюрем. И нет лагерей. Это в прошлом. Сегодня в России есть Центры патриотического воспитания. Несколько лет назад, когда произошли известные беспорядки на улицах крупных городов и тюрьмы были переполнены арестованными, Запад выразил обеспокоенность наличием политических заключенных в России. Для того, чтобы успокоить Запад, было принято решение вообще исключить словосочетание «политический заключенный» из лексикона граждан, а заодно и реформировать всю пенитенциарную систему. Реформа, как и в случае с милицией-полицией, свелась к замене одних названий другими. Так и появились вместо исправительных заведений Центры патриотического воспитания. Зато никаких заключенных! Ни политических, ни уголовных! И Запад замолчал.
