Историк Лев Лурье рассказал о своем любимом писателе - Сергее Довлатове: гении, который появился во многом благодаря своему времени - застойным 70-м. Возможно ли в путинское время появление писателей уровня Довлатова?
Писатель Сергей Довлатов был настоящим продуктом своего времени. Он писал замечательные стихи – версификации примерно такого качества, как сейчас пишет Дмитрий Быков. Но потом все-таки выбрал прозу. Сейчас в России тоже есть талантливые авторы, но, в основном, поэты: Всеволод Емелин, например.
Мне кажется, если Путин у нас надолго, появятся новые прозаики, потому что заморозки и реакция больше способствуют расцвету прозы, нежели поэзии. А вообще такое явление, как Довлатов, рождалось в муках. Та цензура, что окружала нас в 70-е, привела к тому, что через эти плотные слои могли пробиться только гении.
Вообще проза Довлатова звучит, как стихи: каждое слово продумано. Это сказал Бродский. Современные книгоиздатели утверждают, что Довлатов продается лучше, чем женские детективы. Сам я впервые познакомился с его творчеством еще в журнале «Континент», и первые же строчки вогнали меня в ступор.
Сергей Довлатов родился в сентябре 1941 года, уже в эмиграции, в Уфе (туда его родителей эвакуировали в годы войны - «МР»). Детство его совпало с периодом оттепели, хотя он был на год-три моложе остальных шестидесятников и, по выражению писателя Валерия Попова, бежал в конце забега. Вернувшись в Ленинград, Сережа Довлатов идет учиться в мужскую школу на углу Щербакова переулка и Фонтанки. Школа была жуткая: когда-то я делал передачу про преступность в Ленинграде 50-х годов, так вот, ученики той школы «прославились» тем, что изнасиловали женщину-милиционера средь бела дня в Екатерининском садике. Правда, доучивался Довлатов-Мечик (тогда у него была двойная фамилия, по матери и отцу) уже в смешанной школе.
Родители – Нора Довлатова и Донат Мечик – познакомились в театральной труппе. Правда, отец скоро сошелся с другой женщиной и ушел из семьи, но сына не забыл и регулярно с ним встречался. Так уж вели себя люди поколения 30-х, первой сексуальной революции.
После школы Довлатов поступил на филфак ЛГУ, на финское отделение. Поскольку тогда в Ленинград уже начали ходить первые финские автобусы с туристами, значит, можно было рассчитывать на карьеру гида. Довлатова окружали непростые однокурсники, например, Игорь Смирнов, сын генерала КГБ. Или Ася Пекуровская, про которую Бродский писал: «Мы все осаждали одну миловидную коротко стриженную крепость… Вернувшись в Ленинград, я узнал, что крепость пала…» Довлатов и Пекуровская были, по признанию многих, самой красивой парой в Ленинграде. Она похожа на актрису Симону Синьоре, он – на Омара Шарифа. Но Ася принадлежала к обществу настоящей золотой молодежи. Одной из главных ее заслуг можно считать то, что писателя Довлатова создала она. Еще у нее имеется дочь, по заявлению самой Аси – от Довлатова.
В 60-е годы, чтобы стать золотой молодежью, не обязательно было иметь богатых родителей. В рестораны ходили обычные люди, а не только шпионы, летчики-испытатели и артисты. Все это объяснялось тем, что цены там были фиксированные. Но, поскольку Довлатов был все-таки плохим фарцовщиком, долги его росли. Ася, в конце концов, оставила его ради физика-ядерщика – после фильма «Девять дней одного года» это было очень романтично.
Для Сергея это потрясение привело к тому, что он ушел в армию. В той среде это был нестандартный поступок. Примерно как сейчас. В Коми, где он служил, у него тоже была девушка, чемпионка по лыжному кроссу. По рассказам Довлатова, он увидел ее фото в газете, в которую что-то заворачивал. Написал ей письмо. «Каждый раз, когда я что-то заворачиваю в этот лист, я чувствую, как от фотографии исходит сильное электрическое поле…» Потом он вернулся в Ленинград и решил стать прозаиком «типа Куприна».
В 70-е годы словосочетание «советский писатель» звучало примерно как сейчас «член Единой России». В Союз уже не принимали, а те, кто в нем оставались – олдскульные бездарности – писали, в основном, про борьбу с кулаками. Но это было позже. Довлатов же еще успел застать тех, кто искренне хотел помогать молодым коллегам. Были живы Ольга Берггольц, Анна Ахматова, Юрий Герман и Вера Панова. Довлатов, как известно, у Пановой был кем-то вроде секретаря. Официально он работал в многотиражке Кораблестроительного института. Как бы ни были виртуозны его фельетоны - например, про некачественный суп - он запретил включать в книги все, что у него вышло в советских газетах, потому что считал такое творчество профанацией.
Рассказы Довлатов писал так. Вставал в 6 утра, обливался холодной водой, писал минимум по странице в день, а из всех вариантов забвения выбирал алкоголь. При таком большом организме – а роста в нем было два метра – спился он далеко не сразу.
Потом познакомился со своей женой. Затем, в 1967 году, был памятный вечер в Доме писателей, на котором молодой Довлатов прочитал свой рассказ про полковника, жутко разозливший людей в погонах. Настоящие заморозки начались, как известно, в 1968-м, но ленинградские писатели почувствовали их раньше, после этого вечера, закончившегося доносами. Результат проявился не сразу, а был он таков: новых членов в Союз писателей перестали принимать. Член Союза – это оплаченные командировки, гарантированный выход книжек каждый год и статус. Не тунеядец! Довлатова обожали редакторы в «Авроре», «Звезде» и «Неве», но неизменно возвращали ему все рукописи. Для советских писателей того поколения такой отказ в статусе был очень болезненным. Следующее поколение и не стремилось попасть в Союз: какому-нибудь Гребенщикову или Кривулину изначально было понятно, что карьеру надо делать в полуподпольных рок-клубах или на квартирниках.
В 1972 году Довлатов уехал в Таллин, надеялся вступить там в Союз (в эстонском союзе писателей была специальная русская секция) и вернулся спустя три года. В Таллине у него была готова книга, но Довлатов неосторожно дал почитать рукопись своему случайному знакомому – Солдатову, которого вскоре арестовали как антисоветчика. Из газеты «Советская Эстония» тоже пришлось уйти.
Приехав в Ленинград, Довлатов понял, что город пустеет на глазах. Уехали Лосев, Марамзин, Барышников. Отношения начальства и интеллигенции лучше всего описать так: можно не любить советскую власть, но тогда нельзя иметь какие-то достижения. Можно быть гомосексуалистом, но если ты при этом заведуешь кафедрой – тебя посадят. Довлатов стал печататься на Западе – и это тоже было достижением. В общем, сначала его посадили на 15 суток, в тюрьме, по-видимому, избили, так что об этом стало известно западным радиостанциям. И ему предложили уехать.
В Нью-Йорке они впятером – с женой, мамой и двумя детьми (сын родился уже в Америке) – жили в трехкомнатной квартире, что по американским меркам очень скромно. Из бедности Довлатов так и не выбрался до самой смерти. Несмотря на то, что парень, который «бежал в конце забега», обогнал всех и стал регулярно публиковаться в журнале «Нью-Йоркер» (самый яркий журнал, аналога которому в России просто нет), денег постоянно не хватало. Естественно, пьянство продолжалось. Но погубили писателя Довлатова не простые запои, а те, что начались уже в годы перестройки. Дело в том, что в Америку стали приезжать – кто туристом, кто на постоянное жительство – люди, с которыми, как казалось в 70-е, ты простился навсегда. И всех Довлатов, как человек порядочный, встречал в аэропорту, возил по городу и угощал.
Он умер, как жертвы «Норд-Оста». Уже выходил из запоя - у него была собственная система, как это делать. Уже перешел с водки на молоко. Но однажды утром пошел в ванну и там упал. Приехавшие по вызову неграмотные санитары положили его на носилки на живот, чего при таком диагнозе нельзя было делать категорически. Довлатов умер по пути в больницу. Инфаркт – диагноз, в общем, не смертельный, но Довлатова он погубил.
Из семьи в Россию вернулась только дочь Катя. Сын – «синий воротничок», кажется, с наркологическими проблемами. Когда я был в их доме, вдова, Лена Довлатова, специально попросила прийти, когда сына не будет. Мать Довлатова умерла и ее пришлось подхоранивать к нему в могилу: денег на отдельную не было. В Петербурге есть мемориальная доска на улице Рубинштейна, вы все ее видели. К счастью, деньги на нее дал не Смольный, а ирландский паб.
***
Лекция Льва Лурье была прочитана в доме еврейской культуры ЕСОД 22 апреля.
