Истории

Новый взгляд на Эрмитаж и Пиотровского

Михаил Пиотровский представил свою книгу «Мой Эрмитаж», сборник статей «Взгляд из Эрмитажа», а также издание о нескольких поколениях Пиотровских — книгу Елены Яковлевой, вышедшую в малой серии «ЖЗЛ».

На авторском вечере в парадном зале официальной гостиницы Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский представил свою книгу «Мой Эрмитаж», сборник статей «Взгляд из Эрмитажа», а также издание о нескольких поколениях Пиотровских — книгу Елены Яковлевой, вышедшую в малой серии «ЖЗЛ. Биография продолжается». Формат встречи вышел за пределы печатных страниц, но все вопросы от публики и ведущего встречи — главного редактора «Эха Петербурга» и исторического журнала «Дилетант» Виталия Дымарского все равно касались Эрмитажа, музейного дела, современного искусства и политики, с которой, по признанию Михаила Борисовича, «надо кончать». 

«Мой Эрмитаж»: лучший и запутанный

Роскошное издание по истории Эрмитажа, его коллекциях, собирателях и хранителях, с бездной иллюстраций вышло год назад в издательстве «Арка». Теперь увидели свет английская версия «личной истории музея от его главного хранителя и летописца» и русская — в мягкой обложке. Одна книга — два урока: навигации и нескромной провокации.

«Выход книги в мягкой обложке — показатель высокой ценности. Я хотел, чтобы она была, как восточная рукопись, где иллюстрации сливаются с текстом, текст и иллюстрации неразрывны. Кроме того, в нормальной восточной рукописи может быть очень небольшой текст, но супер комментарии. Здесь есть комментарии к отдельным изображения, которые написаны сотрудниками Эрмитажа. Плюс некоторые идеи “украдены”. Многие про «Ноев ковчег» Сокурова говорили, что это экскурсия по Эрмитажу, но не очень хорошая. Я тоже старался сохранить полную путаницу, которую представляет из себя Эрмитаж. Я “украл” эту идею у Рема Колхаса, великого архитектора. Когда он делал архитектурное биеннале, он посвятил его не зданиям или проектам, а элементам архитектуры — дверям, окнам, лестницам. Я тоже писал книжку про двери и окна, лестницы в Эрмитаже. Думаю, что полностью свожу с ума читателя, как, где и что находится. Переводчиков точно свел с ума, потому что запутал из какой комнаты, по какой лестнице, куда переходят. ”Мой Эрмитаж” — это все те люди, с которыми я на протяжении жизни встречался и собственно про них и хотел рассказать. ”Мой Эрмитаж”, но я не хозяин. Мы все не хозяева того культурного достояния, которое находится у нас. Даже серьезные коллекционеры говорят, я не хозяин, я только хранитель.

Многие про «Ноев ковчег» Сокурова говорили, что это экскурсия по Эрмитажу, но не очень хорошая. Я тоже старался сохранить полную путаницу, которую представляет из себя Эрмитаж.

Когда получил английское издание, сразу перечеркнул подзаголовок — ”Мой Эрмитаж. Как Эрмитаж пережил царей, войны и революции”. На самом деле, у меня нет ни царей, ни революций. Впервые сделал хронологию Эрмитажа по трем эвакуациям музея. Для музея самое главное передвижение его коллекций, а не войны, цари и революции. И дальше фраза, «чтобы стать величайшим музеем в мире». Нескромно, сам бы никогда в жизни так не написал. Но потом задумался, это же Америка. Там скромных людей нет, это раз. Во-вторых, это потрясающая провокация. Я представлял книгу в Лондоне, в Нью-Йорке и первый вопрос, ага, величайший музей в мире, а докажите. Я ничего доказывать не собираюсь, потому что я считаю, что он величайший музей в мире, и все мы, кто работает в Эрмитаже, так считаем. Но это такой хороший повод лишний раз рассказать про Эрмитаж».

пиотровский

«Взгляд из Эрмитажа»: заставить про жизнь

На протяжении пяти лет Михаил Пиотрвский ведет авторскую колонку в газете «Санкт-Петербургские ведомости». Как выяснилось, пишет вместе с журналистом Людмилой Леусской.

«Хорошо, что это жизнь. В последнее время меня заносит. В последних двух колонках почти про Эрмитаж и нет ничего, все про политику. Надо кончать. В книжке все колонки за пять лет. Выходят раз в месяц в “Санкт-Петербургских ведомостях”. Как успеваю? У меня замечательная пресс-служба, они мне пишут, напоминают, каждый день: Михаил Борисович, вы встречаетесь с Людмилой Емельяновной. Они умеют заставлять».

”Мой Эрмитаж”, но я не хозяин. Мы все не хозяева того культурного достояния, которое находится у нас. Даже серьезные коллекционеры говорят, я не хозяин, я только хранитель.

«Мой Пиотровский»: свежесть впечатления

Книга журналиста «Российской газеты» Елены Яковлевой, по отзывам Виталия Дымарского, это — 3D портрет Михаила Пиотровского, «написанный» во время многократных интервью, а также со слов членов семьи, близких, друзей и коллег, по мемуарам Бориса Борисовича. Одна из глав биографии печаталась в «Дилетанте» к юбилею Пиотровского — захватывающая семейная история армянской ветви, история бабушки Михаила Борисовича, которая прошла через весь ад 1918 года.

«Каково читать о себе? Интересно вообще-то. Особенно в первый раз, когда читаешь, потом выказываешь автору некоторые замечания. Елена очень быстро написала. Есть свежесть впечатлений. История 1918 года, когда семья бежала из Нахичевани, как сын нахичеванского хана взял у них драгоценности и передал им в Тифлисе, как они шли через Азербайджан и Армению, разные вещи им угрожали. Все про тот ужас, который тогда творился на Кавказе, где все нации были хороши, и все нации были плохи. Я очень горжусь тем, что эту историю перепечатали армянские и азербайджанские газеты и журналы в пересказах и полным текстом. Это вообще не так часто бывает. И очень рад, что так получилось, и что Лена так это изложила. Замечательная бабушка, замечательные все бабушки и дедушки, замечательный отец, а потом уже я. Читать про себя интересно, слушать интересно, обсуждать менее интересно с автором, что написано: автор ничего не меняет, и Лена ничего особенно менять не собиралась, кроме конкретных каких-то вещей, ошибок каких-то. Но пока не перечитывал. Вот свои книги я люблю читать. Пишу долго, но потом очень люблю читать все, что я написал».

пиотровский1

Музей, как открытый монастырь

«Стараюсь сохранять тот дух демократического аристократизма, который характеризует наш музей», — пишет Пиотровский в первой главе своей книги «Мой Эрмитаж». Почему Пиотровский считает, что доступность доступности рознь, а посещаемость музеев – никудышный критерий оценки, и что делать с консервативным отношением к современному искусству.

«Музей — это некая сакральная территория, у нее свои правила, свои традиции, свои цели, задачи, он выбирает свою аудиторию. При этом он очень открыт. Это как монастыри, есть закрытые и открытые. Он должен отстаивать эту свою территорию. Он открывается перед обществом, но имеет свои законы, по которым живет. Это организм, он живет по своим внутренним потребностям. Это надо сохранять. С него нельзя рвать кусочки. Почему нельзя продавать вещи из музеев? Это их уничтожает. Это не склад. Его нельзя передавать туда-сюда, разрывать коллекцию. Это не все признают. Музей как живой человек. Сам по себе. Когда меняются политические режимы, он все равно будет такой, как он есть. В этом смысл его существования. Государство в государстве. Про Эрмитаж шутят, что это Ватикан такой. Каспер Кёниг, куратор Манифесты, придумал. Музеям приходится защищать свои права, доказывать, что музеи, культура находятся над политикой и экономикой. Не в стороне, а над. А получается… Ну пока у всех музеев не получается.

 Музей — это не склад. Его нельзя передавать туда-сюда, разрывать коллекцию. Это не все признают. Музей как живой человек. Сам по себе. Когда меняются политические режимы, он все равно будет такой, как он есть. В этом смысл его существования. Государство в государстве. Про Эрмитаж шутят, что это Ватикан такой. 

Насколько доступным должен быть музей? Русский язык богат, и слово “доступность” имеет два значения. “Доступно“, это открыл ногой дверь, что многие требует у нас. Откройте немедленно, и все. “Доступность“ можно понимать, как то, что вы видите. Важно предоставить равные возможности, чтобы не плевали на пол и воспринимали. Люди должны учиться понимать: научиться видеть, и потом понимать. Надо пускать всех. Но чтобы потом человек пошел, почитал, пришел снова. В России не любят, терпеть не могут современное искусство. Это не связано с консерватизмом взглядов. Ну, вот такое есть настроение. Сегодня так, завтра так. А не любят, значит, надо учить. Это немножко от незнания. Не любят, потому что не знают достаточно хорошо. Не привыкли к тому, что это есть. Был интересный разговор с нашим министром о Манифесте. «А мне в Петербурге говорили, что ни черта Манифеста не собрала столько, сколько хотели народу, потому что не восприняли, не принимает современное искусство народ. Пришли те, кто просто были в Эрмитаже». Но в этом и есть смысл. Да, мы разместили Манифесту в залах традиционного искусства Эрмитажа, заставили тех, кто пришел в музей пройти через залы современного искусства Кто-то плевался, кто-то удивился, кто-то… Это наша задача приучать, разъяснять.

В России не любят, терпеть не могут современное искусство. Это не связано с консерватизмом взглядов. Ну, вот такое есть настроение. Сегодня так, завтра так. А не любят, значит, надо учить. Это немножко от незнания. Не любят, потому что не знают достаточно хорошо. Не привыкли к тому, что это есть.

Коллекция должна быть доступной. Есть проект Большой Эрмитаж: в России и по всему миру мы открываем наши центры-спутники. Мы все больше открываемся публике, причем не самым примитивным способом. Это приезжает Эрмитаж! Как цирк приезжает, со своими номерами, артистами, своим шатром. Мы привозим не коллекции, а свои выставки из нашей коллекции, свои лекции, свою идеологию, свой опыт работы с детьми. Все вместе – мы привозим атмосферу Эрмитажа, показываем в разных местах, чтобы люди получили ощущение Эрмитажа. Это движение в народ. В народ нужно двигаться. Мы говорим о показателях успеха музея. Есть некое количество посетителей. Это никудышный показатель, совершенно. Количество посетителей должно быть то, какое тебе надо, а не то какое у нас летом, когда невозможно пройти. Современный критерий сегодня — это взаимосвязь музея с людьми, которые живут вокруг: районом, общиной, городом, страной, регионом. В Британском музее даже отчет так построен. Это очень важная вещь: насколько музей участвует в жизни всех, кто его окружает. Что он дает городу, экономическое, не экономическое. Это действительно важно».

пиотровский2

Не без политики: о трактовках и определениях

Наверное, нужно быть Пиотровским и иметь за собой Эрмитаж, чтобы на фоне обостривших отношений с Украиной обсуждать план раскопок в Крыму, игнорировать антитурецкие и прочие настроения.

«Музеи работают с вещью, и она никуда не денется. Историки работают с трактовками, они без трактовок не могут. Мы можем без трактовок показывать, изучать вещи. На “Эхо Москвы” есть замечательная фраза, истина хорошо, а две лучше. Музей дает возможность толковать по-разному и думать по-разному. Музей должен заставить думать, что вещи сложные, что все не просто. Должен открывать глаза. Я считаю, что это большая наша заслуга, что мы именно в музейном варианте открыли Татарстану и всей России Золотую Орду. Ту цивилизацию, которая была, без всяких рассуждений и разговоров, показывая вещи, рассказывая, что было такое.
Сейчас происходит дикая совершенно политизация культуры. Все разбирается разными спорами, Палестина, Израиль, Соединенные Штаты, туда пойдем, туда не пойдем, пока эти примут, не примут. Очень сильная политизация есть. Но должны существовать зоны, где надо думать, а не говорить лозунгами. В Эрмитаже родился знаменитый спор про варяжскую проблему, и в Эрмитаже работали два самых ярких представителя двух совершенно противоположенных точек зрения. А когда один умер, то второй издавал его книжку. Вот так делается в музее.
Эрмитаж никаких программ не меняет, и не собираемся менять. У нас в программе открытие в конце года экспозиции Османской Турции. Это экспозиция русско-имперская, так что она может трактоваться совершенно по-разному. Трофейные знамена, с одной стороны, а с другой, замечательные, роскошные подарки — великое мастерство турецких ювелиров. Сегодня Турция, вчера Польша. Мы на днях открываем выставку посвященную последнему польскому королю Польши Станиславу Августу Понятовскому.

Я не считаю, что ДНК все решает. Культура не передается генетически. Генетически не передаваемая память поколений. Это лучшее определение культуры.

А что касается захоронения царской семьи... Грустная история, музей закрыт уже несколько дней. Надо отвлекать от работы наших реставраторов, чтобы они следили, чтобы все было в порядке. Как выяснилось, захоронения императоров никто не открывал, даже в 20-е годы. Сейчас их вскрыли и увидели, что никто не трогал. История грустная, я бы ничего не трогал. Но тронули и тронули. Я думаю, что есть какие-то движения вокруг памятников, которые только вредят всем тем, кто делает эти движения, и тем, кому это посвящено. Не думаю, что для истории царской семьи, при том отношении, которое к ней сейчас существует, вся эта шумиха приносит пользу. Мне кажется, она принижает такое возвышенное отношение к этой трагедии, которое есть и сложилось в народе. Но как есть, так и есть. Я не считаю, что ДНК все решает. Культура не передается генетически. Генетически не передаваемая память поколений. Это лучшее определение культуры».
 

share
print