В связи с 71-й годовщиной начала блокады (8 сентября 1941 года - 27 января 1944-го) «Мой Район» публикует истории вещей родом из того времени. Сами блокадники, а также их потомки рассказывают о реликвиях, сохранившихся в семьях.
Сережа Голубцов:
На фото – швейная машинка «Подольск» моей прапрабабушки Марии Исаевны Биссигирской. Купили машинку еще до войны, прапрабушка шила на ней для троих детей и мужа одежду.
Через полгода после начала блокады в живых осталась только старшая дочь – моя прабабушка Лида (Лидия Ивановна Радзивиллович). Когда в ее комнату попал снаряд, она переехала в соседний дом. Несмотря на голод, холод и слабость, перевезла с собой швейную машинку.
Когда закончилась война, прабабушка на этой машинке шила одежду себе, прадедушке, их дочке – моей бабушке, друзьям и знакомым. Потом родилась моя мама, и для нее тоже шили платья на этой машинке. А когда мама выросла, она научилась на ней вышивать. Нашей машинке уже 80 лет! И шьет она не хуже, чем современные. Часы над машинкой на фото тоже пережили блокаду, им 104 года.
Елена Караваева:
Эти стул и столик, на фоне которого запечатлена моя внучка Ксения, пережили блокаду. На столике лежат письма в блокадный Ленинград. На их обороте штамп «Проверено цензурой». Рядом - два дореволюционных Евангелия от бабушки (она и две ее сестры умерли весной 1942-го), переживших блокаду. Моя мама – Валерия Александровна Караваева (в девичестве Гинзбург) - в годы войны строила оборонительные рубежи, рыла окопы.
После 8 сентября 1941 года работала в отряде МПВО. Еще они ходили по квартирам, отыскивая живых, иногда рядом с удушенными голодом матерями находили теплых, укутанных малышей, точно посылки в будущее. Мама рассказывала, что они варили столярный клей. Если его долго варить, получался «неплохой» студень. Варили кожаные ремни, резали их на кусочки, и получалась похлебка, как бы с «мясом».
Маме удалось попасть в Филармонию на исполнение Седьмой симфонии Шостаковича, 9 августа 1942 года. Мама тогда находилась на казарменном положении и работала без выходных, но на концерт ее отпустили. Всю блокаду провел в Ленинграде мой дедушка - мамин папа - Александр Семенович Гинзбург. Он работал военврачом, погиб во время бомбежки 3 декабря 1943 года. У меня хранится его читательский билет из Публичной библиотеки, датированный 1943 годом.
Рената Альметьева:
Это письма на фронт своему отцу от нашего дедушки, Вячеслава Анатольевича Легостаева. Стихи в письмах они сочиняли с мамой. Бумаги не хватало, писали на полях газет, на каких-то бухгалтерских бланках. Жили они в Ленинграде на улице Тракторной. Самые яркие впечатления у него остались после блокады - о Тарту, куда его и мать отправили на «откорм» в 1945 году. Там он впервые увидел белый хлеб и масло. Еще вспоминает, как в Тарту мать возле калитки надолго забыла его велосипед, и никто его не украл. Дедушка здравствует, живет с нами.
Маита Вавилова (Гессе):
За неделю до войны мы переехали с Большой Пушкарской на окраину в Сосновку, где было много деревянных домов и было чем топить. Благодаря этому сохранились мои детские книжки и вот эта дореволюционная подшивка журнала «Нива».
Когда началась блокада, мне было три годика. Детская память сохранила немногое. Помню, как с подружкой рисовали Гитлера... Еще помню, я долго думала, что обстрел - это живой человек. Мама говорила: на улице шел обстрел, я перебежала на другую сторону - он за мной. Мама умерла в 44-м...
У нас в округе уцелел один лохматый черный пес Полкан. Он был очень свирепый и никто не мог его поймать - потому и выжил. Однажды мама вышла на террасу и в ужасе увидела, что я сижу на нем, обняв за шею. Он меня не тронул, умница был. После войны у него отнялись задние лапы и кто-то из жителей сделал ему тележку на колесиках - так он мог передвигаться.
Василий Кулешов:
Эту чашечку с блюдцем всю войну хранила моя бабушка Карпова Акулина Андреевна, мама моей мамы Ольги Сергеевны Кулешовой. Когда началась война, семья жила в Великих Луках. Город быстро заняли немцы. Бабушку немцы угнали в Литву, сын – мой дядя – пошел в партизаны. Дочь – моя мама – училась тогда в Банковской школе в Ленинграде, и блокада застала ее там.
Эту чайную пару бабушка взяла с собой в Литву и чудом сохранила. Фарфор очень тонкий, редкий. Она дала себе зарок – если сохранятся в целости и чашка, и блюдце, значит, сын и дочка будут живы. И так и случилось. Эту чашечку мы в семье храним как зеницу ока!
