Кино в России - пустое и дрянное. Критики превратились в обслуживающий персонал. Прокатчики совсем обалдели. А все потому, что режиссерам плевать на реальность - не хотят брать на себя ответственность и снимают развлекуху. Наум Клейман - знаменитый историк кино, крупнейший в мире специалист по Эйзенштейну - рассказал «Моему району», почему смотреть нечего и как быть дальше.
Наум Клейман приехал в Петербург, чтобы прочитать лекцию в книжном магазине «Порядок слов». Он говорил о независимом советском кинематографе, показывал забытые фильмы и перечислял забытые имена — Герц Франк, Михаил Богин, Павел Коган. И все слушали его, затаив дыхание.
- Наум Ихильевич, Вы с восторгом рассказывали о советском экспериментальном кино, но сразу мрачнели, упоминая современность. Что Вас больше всего расстраивает?
- То, что молодые ребята, молодые кинематографисты идут в кабалу совершенно добровольно, чтобы построить дачу, сделать карьеру, поехать на фестиваль. Конечно, при социализме— который на самом деле был государственным капитализмом, припудренным какими-то словесами— моим сверстникам тоже приходилось как-то вертеться, искать выходы, чтобы не кривить душой. Но нынешнее добровольное рабство куда позорней.
- Это субъективная сторона дела. А в чем объективные проблемы современного российского кино?
- В том, что нет современного российского кино. Есть только фильмы — лучшие и худшие. Есть определенное сообщество больших или меньших профессионалов, а также преуспевающих дилетантов. Кинематография — это нечто куда большее: это система жанров, система художник-зритель, система производства, проката и оценки, то есть критики. Критика — это не реклама и не злословие, а анализ плюс доверительный разговор со зрителем.
- Я бы не стал доверять зрителю...
- В этом-то и проблема. «Зритель схавает!» - сказал мне один режиссер, мой ученик по высшим режиссерским курсам. Я когда это услышал, очень расстроился. Наверное, я виноват, наверное, я что-то не смог ему объяснить...
- Хорошо, но как все исправить? С чего начать?
- С начала! У нас нет системы обучения кинематографу — я имею в виду, зрительского обучения. Молодежь нуждается в навигации, многие ребята хотят, чтобы им сказали, что такое хорошо и что такое плохо — не в смысле прописных истин, разумеется.
- А как?
- Ну, вот было в Советском Союзе такое Бюро кинопропаганды — вы не подумайте, там пропагандой не занимались, это по сути было кинопросвещение. Показывали фильмы— лучшие, классические. К счастью, у нас было полно пиратских копий — Феллини, Бергмана. И мы разъезжались по всей стране, читали лекции по пять рублей штука. Семь пятьдесят — членам Союза. Было приказано организовать во всех клубах университеты марскизма- ленинизма, и всякий раз под видом марксистко-ленинской эстетики разрабатывался кинолекторий. Показывали историческое кино Любича, Дрейера, «Стачку» Эйзенштейна! Помню, как в Ростове на меня стукнули. Написали, что вот, мол, приезжал лектор из Москвы и проповедовал пораженчество революции, потому что Жанну д´Арк сожгли на костре, а стачка окончилась поражением...
- Смешно!
- Да, но сейчас нет и этого. Нет системы навигации. Вот есть журнал «Сеанс». Все остальное — рекламные поделки. Вы можете прочитать, что очередная развлекательная поделка — шедевр, который нужно посмотреть сегодня... а завтра забыть. Критики нет, кинопроизводство отсутствует, от кинопроката остались клочки.
- А независимое кино? Вы же рассказывали на лекции, что оно произрастало в самых чудовищных условиях.
- Да, но пока не вернется целостная система кинематографа, говорить о независимости смешно. Художник зависит от кассы, зритель - от проката, критики — от того, что их не печатают. Нет, не подумайте, что я сгущаю краски. Надежда есть, просто сейчас мы находимся в безвременье. Пропала вера в будущее. Вместо нее, как ни удивительно, у нас появилась вера в потусторонний мир, вера в прошлое величие. Но никакой утопической системы не сохранилось. Из-за этого сейчас ощущение абсолютной бесперспективности.
- А кино обязано дать перспективу?
- Вспомните начало 30-х. Американские кинематографисты, например, Форд и его «Гроздья гнева», помогали Рузвельту вытащить людей из кризисного периода, из депрессии. Они показывали честную, нелакированную Америку. А с другой стороны на помощь пришли мюзиклы. Напрасно думают, что это развлекуха — это фильмы о ценности жизни. Как бы трудно ни было, стоит жить на этом свете. Они сделали все, чтобы американцы не забывали об этом. И вот эти два типа кино, два крыла дали возможность птице лететь дальше. Затем, накануне войны Чаплин сделал «Великого диктатора» и помог преодолеть психологический американский изоляционизм — они же не хотели вмешиваться в войну, пусть, мол, Европа сама решает. И в третий раз кино пришло на помощь в 50-е, когда начался поход против расизма. «Вестсайдская история», «Скованные одной цепью» - американское кино взялось за излечение этой болезни.
- А наше?
- А у нас ничего подобного нет. Наше кино не сочло себя обязанным взяться за зло, которое произошло в нашей стране после распада Советского Союза. У нас появились национализм, шовинизм, презрение к другим народам, возник миф о Святой Руси. Знаю только одну документальную картину «Мирная жизнь» Павла Костомарова — рассказ о чеченце, у которого убили семью и сожгли дом. И он пытается жить дальше в русской деревне. Посмотрите обязательно. Вот был еще фильм «Мусульманин» - робкая попытка. «Кавказский пленник» - довольно слабый... Киношники не хотят брать на себя обязательства. Поэтому у нас и нет кино.
