Истории

Лев Лурье: Версия скандала с импрессионистами - Пиотровский уйдет, а директором Эрмитажа станет Алина Кабаева

В скором времени решится судьба экспозиции третьего этажа Эрмитажа. Импрессионистов хочет забрать в Москву директор Музея имени Пушкина Ирина Антонова. Петербургский историк Лев Лурье, собравший несколько десятков тысяч подписей против этой инициативы, рассказал на лекции в музее «Эрарта», как формировалась коллекция, как власти десятилетиями грабили Эрмитаж и почему не нужно возвращаться к этой практике.

25 апреля 2013 года проходила «Прямая линия» с президентом Владимиром Путиным. Люди, которые приглашены на эту «линию», обычно заранее оповещены, кто еще там будет. От Петербурга должны были выступить: балетмейстер Борис Эйфман, директор Мариинского театра Валерий Гергиев и директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. Неожиданно после Эйфмана выступила директор Музея изобразительных искусств имени Пушкина Ирина Антонова. И предложила воссоздать в Москве Музей нового западного искусства (ГМНЗИ). За счет части живописной коллекции Эрмитажа.
 
Госпожа Антонова - немолодой человек. Родилась в 1922 году в семье работника Коминтерна, детство провела в Германии. В 1933 году семья вернулась в Советский Союз. Родители, к счастью, не были репрессированы, как большинство коминтерновцев. Во время Великой Отечественной Ирина Александровна работала медсестрой. В 1945 году закончила замечательный Институт философии литературы и истории (объединенный с МГУ) и пошла работать в Институт изобразительных искусств имени Пушкина.
 
В 1948 году, когда госпоже Антоновой было 25 лет, закрыли «рассадник низкопоклонства перед упадочной буржуазной культурой» – московский Музей современного западного искусства. Он состоял из коллекций купцов Сергея Щукина и Ивана Морозова. Это сквозные персонажи конца XIX–начала XX века – скучающая интеллигенция. Можно было пойти в ресторан «Яр», разбить там несколько зеркал и порубать растенья в Летнем саду. А можно было жертвовать на науку, благотворительность и искусство. Щукин и Морозов собрали самую значительную коллекцию импрессионистов в мире. Каждый по отдельности – друг с другом они не разговаривали, поскольку были конкурентами. 
 
Вернемся во времена юности госпожи Антоновой. Заместитель председателя Совета министров Клим Ворошилов и председатель оргкомитета Союза художников Александр Герасимов решили, что западноевропейское искусство должно заканчиваться периодом перед импрессионизмом. Экспонаты ГМНЗИ разделили между Эрмитажем и Музеем изобразительных искусств имени Пушкина. Тогдашний директор Пушкинского музея Сергей Меркуров – добротный скульптор, не хуже Родена – формально отнесся к отбору картин.
 
Иначе к отбору картин отнеслись в Эрмитаже. Его директором был крупнейший специалист по восточному искусству Иосиф Орбели. Его супруга Антонина Николаевна Изергина, типичная вольная красавица 20-30-х годов, была одним из самых осведомленных людей Ленинграда относительно западноевропейского искусства. Мы получили больше Пикассо и Матисса, а москвичи – больше Ренуара и Моне. Долгое время музеи не решались выставлять эти работы. В 1956 году случился колоссальный прорыв: в Пушкинский музей привезли выставку Пабло Пикассо. Стало ясно: искусство не ограничивается художниками Герасимовым и Пластовым. Третий этаж Эрмитажа заняла коллекция импрессионистов.
 
Советские художники совершенно не хотели висеть на фоне «Любительницы абсента». Они всегда изображали что-нибудь светлое, иначе на что, простите, намекает автор?! Поэтому Эрмитаж, открывая эту экспозицию, очень рисковал. Тогдашний директор Эрмитажа Михаил Артамонов в 1964 году поплатился за смелость должностью.
 
Эрмитаж всегда был музеем старого искусства. В отличие от купца Третьякова, который собирал рискованные вещи – изображения каких-нибудь попов в Мытищах, – русские императоры предпочитали «Бурлаков на Волге», кошечек и собачек. После революции наш город напоминал декорации спектакля, который давно закончился. Актеры, в основном эпизодические, все еще выходили на сцену. В 1925 году началась распродажа «вещей, не представляющих музейной ценности», из Эрмитажа. С молотка уходил антиквариат: платье императрицы, сапоги государя, мебель, фарфор... Я встречал в ленинградских квартирах мебель из Гатчины, Павловска, Петродворца.
 
В основном же это пользовалось спросом у иностранцев. Я читал в газете того времени, как один перс убил другого прямо в Эрмитаже: на аукционе продавали ковры. С 1928 по 1933 годы дело было поставлено на поток. Средства с продажи «избыточной» коллекции Эрмитажа ушли на покупку техники, станков, вещей типа завода в Магнитогорске и целых городов. Ни для кого не секрет, что первую пятилетку планировали американские специалисты, которых нужно было нанимать.
 Москвичи могут ходить по Болотной сколько угодно и кричать «Путин – вор», но от этого ничего не изменится. А мы собираемся и говорим «Башне - нет», и ее не строят.
 
Всего было продано 5,5 тысяч произведений искусства, 48 шедевров – включая работы Яна ван Эйка, Тициана, Рембрандта и Рафаэля. Рыцарский зал – это жалкие остатки прежней коллекции. Продажа полотен закончилась так же неожиданно, как началась. В 1929 году начинается всемирный кризис. Количество картин, которые выбрасывает Россия, обрушивает антикварный рынок. Но главное, в 1933 году у Сталина происходит переворот в голове. Наступило время собирать камни. Он все больше чувствует себя следующим императором – сильным и разумным, похожим на Ивана Грозного. А императору нужны сокровища. Преломило ситуацию восточное искусство: сначала Сталин запретил продавать его, потом вовсе упоминать о продаже. Говорили, что картина на реставрации или на выставке. 
 
– Где Тициан?
– Да будет вам Тициан, что вы скандалите!
 
Музей изобразительных искусств имени Пушкина – это музей слепков и точных копий. Он создан в 1912 году отцом поэтессы Марины Цветаевой Иваном Владимировичем Цветаевым, чтобы у студентов Суриковского училища было представление о развитии искусства. Случайно туда попала коллекция Щукина и Морозова. Москва – столица нашей родины. Город пяти морей. В ней есть Царь-пушка и Царь-колокол. И конечно, она никак не могла обойтись без Боттичелли, Кранаха, Пуссена и Давида. Поэтому 5,5 тысяч произведений искусства из Эрмитажа ушли на Запад, а 500 в 1930 году – в Музей имени Пушкина. По сути, это крупный провинциальный музей уровня музея Радищева в Саратове.
 
Итак, Ирина Антонова мечтает вернуться в юность. Понятно, если в нашей стране человек вылезает на прямую линию с президентом, это неслучайно. Почему возник вопрос президенту? Гипотез было много. Первая, наиболее опасная, заключается в том, что таким образом хотят сместить Михаила Борисовича Пиотровского. Что он как человек самолюбивый и гордый подаст в отставку. И директором Эрмитажа станет, скажем, Алина Кабаева. Другая гипотеза, – что это соперничество между Пиотровским и министром культуры Владимиром Мединским. Пиотровский – культурный олигарх уровня Гергиева, Табакова, Михалкова, а власти у таких людей не меньше, если не больше, чем у министра культуры. 
 
Сам Пиотровский отрицает эти версии. Наиболее вероятной кажется денежная версия. Представляете, сколько будет стоить переезд полотен из Эрмитажа в новое здание в Москве – одна только страховка невероятная. А само это здание? Мы знаем, как строили Мариинский театр, как реставрировали Большой, как строят Большой драматический. На этом деле можно закопать кучу денег.
 
В Петербурге имеют значение только локальные проблемы. Москвичи могут ходить по Болотной сколько угодно и кричать «Путин – вор», но от этого ничего не изменится. А мы собираемся и говорим «Башне - нет», и ее не строят. Мы собираем подписи, чтобы не сокращали бюджетные места на филфаке ЛГУ, и в последний момент этого не происходит – простые мальчик и девочка с хорошим ЕГЭ могут поступить на направление языкознания или русскую филологию. 31 больницу не закрыли. 
 
Когда болельщики «Зенита», объединение «Ландскрона», решили в полном составе умереть за импрессионистов, стало очевидно – это серьезно. Мысль, что общественность будет ложиться под КамАЗы за «Женщину с абсентом» произвела на наши власти тяжелое впечатление. Но больше всего мне понравился волшебник Чуров, который приехал в Петербург и сказал, что умрет, но не отдаст импрессионистов. Импрессионистов из Эрмитажа, я уверен на 90%, никуда не перевезут.
share
print