Чтобы стать хорошим режиссером, необязательно пять лет учиться мастерству по фильмам Феллини. Необязательно иметь большой жизненный опыт. Но просто необходимо забыть слово «духовность». Брать в руки камеру и рефлексировать – призывает режиссер, сценарист и преподаватель Марина Разбежкина.
– Марина Александрова, возможно, я не понимаю, как делается документальное кино. Вы когда приезжаете в наш город, замечаете что-то, чего нет в других городах, о чем можно снять фильм?
– Нет, это совсем по-другому делается. Я должна думать о документальном кино до приезда на место съемок. Иногда, конечно, бывает, как у художника Сурикова: увидел ворону - и написал «Боярыню Морозову». Но вообще-то кино требует больших размышлений до, во время и после съемок. Ты думаешь, какого героя хотел бы встретить. И встречаешь его в Петербурге или в любом другом месте. Но так, что вышел на вокзале и тут же захотел снимать кино – у меня такого не было.
– Этот период размышлений требует от режиссера большого жизненного опыта?
– Прежде всего, он требует рефлексии. Опыт есть абсолютно у всех. Некоторые люди не умеют обращаться с жизненным опытом, и тогда совершенно неважно, 80 тебе или 18. Люди, которые вообще не рефлексируют про свою жизнь, не могут быть режиссерами.
Аморальное искусство – это искусство, которое врет. Аморально делать «доброе» кино. Кино бывает только хорошим и плохим.
– Вы говорите своим студентам, что первое слово, которое они должны забыть, – это духовность. Вы когда-нибудь смотрели талантливое, но при этом бездуховное, аморальное кино?
– Я не понимаю, что такое бездуховное кино. Есть понимание искусства, которое мы получили от эпохи просвещения: что оно воспитывает человека. Сегодня мы приобрели достаточный опыт воспитания искусством, и у него появляются новые функции. Может быть, у человека есть потребность стать счастливее за счет искусства. Или возбудить фантазию. Или поговорить. Я прожила достаточно много лет и понимаю: люди, у которых все в порядке с культурным багажом, вовсе не следуют общественным нормам. Как искусство их воспитало?
Аморальное искусство – это искусство, которое врет. Аморально делать «доброе» кино. Кино бывает только хорошим и плохим. Допустим, мы со студентами обсуждаем найденного героя. Я прошу не оценивать его. Иначе ты ставишь себя выше героя. Нужно искать в герое другое. Не злое, а другое.
Аморальное искусство – это искусство, которое врет. Аморально делать «доброе» кино. Кино бывает только хорошим и плохим. Допустим, мы со студентами обсуждаем найденного героя. Я прошу не оценивать его. Иначе ты ставишь себя выше героя. Нужно искать в герое другое. Не злое, а другое.
– Фильмы, которые теперь подпадают под категорию 18+, вы бы показывали детям?
– Показывала бы. Есть возраст, когда не воспринимаются «треш» и секс, и здесь нужно быть осторожным. Нужны умные взрослые, которые объяснят детям, что это не так уж страшно. У ребенка другой порог восприимчивости. Детям можно показывать очень многое, их нельзя охранять от искусства. Иначе молодой человек вырастет с совершенно искаженными представлениями о мире.
– Приведу совершенно радикальный пример. «Идиотов» Ларса фон Триера вы бы показывали детям? Фильм талантливый, но с порнографическими сценами.
– В «Идиотах» не вижу ничего страшного. Дети понимают, что такое провокация. Что вредит ребенку – так это лживое циничное общество. Я не берусь отвечать за массу детей, с которыми никто нормально не разговаривает, но если вы можете объясниться со своим ребенком, ему ничего повредить не может. В том числе детская сказка «Идиоты» Ларса фон Триера.
– Что государство должно финансировать в первую очередь: новые фильмы или киношколы?
– Талантливых режиссеров и талантливых сценаристов. Качество кино является единственным критерием.
– А что является критерием качества? Я думаю, нас ждет плеяда режиссеров – племянников чиновников из минкультуры, ответственных за распределение денег.
– Если чиновники хоть сколько-нибудь заинтересованы в контексте, в котором будут расти молодые люди в России, они будут давать деньги талантливым режиссерам. Это сложно на первом этапе, когда речь идет о дебютантах. Им нужно давать понемножку, но многим. Во многих странах дебютанты снимают за крошечные деньги, таким образом демонстрируя, что они умеют делать, а чего -не умеют совсем.
Все, что определяет новаторский язык, должно датироваться государством. Иначе мы будем все время говорить старым языком.
– А может быть, финансировать киношколы, улучшать техническое оснащение?
– Это совершенно неверно. Можно не учась в киношколе, быть талантливым человеком. Многие режиссеры, которым сегодня 30-40 лет, не заканчивали киношколу. У меня нет кинообразования, при этом я снимаю кино, преподаю в собственной киношколе и считаю, что имею на это право. Нужно финансировать талантливых людей, проявивших себя. Это когда фестивали вас показывают, когда вас хочет зритель и телевидение. Кино в России пока не может быть на самообеспечении. Артхаус (очень сомнительное определение) в принципе не может зарабатывать. Все, что определяет новаторский язык, должно дотироваться государством. Иначе мы будем все время говорить старым языком. Представьте, мы бы с вами сидели и разговаривали языком XVIII века.
Для коммерческого кино важен правильный прогноз до начала съемок. В Соединенных Штатах сценарные разработки и первый съемочный материал показывают фокус-группам. Эта история может казаться сомнительной, но в Америке она работает. Широкая публика понимает, чего она хочет.
– Я помню, кинокритик Роман Волобуев проводил эксперимент: набрал на улице людей, которые не смотрели «Космическую одиссею 2001 года» Стэнли Кубрика (1968), и показал им фильм, якобы новый. Большинство сказало, что на главную роль нужно поставить Анастасию Заворотнюк, а обезьяны должны разговаривать человеческим языком.
– Совершенно естественно: «Космическая одиссея» рассчитана на американскую публику. Многие российские зрители знают Заворотнюк, и хотят кино с ее участием. Есть разные зрительские слоты – бабушки, девушки, мальчики, девочки – и у каждого должно быть свое кино. И для интеллектуалов тоже.
– Вы говорили, что пять лет обучения в киношколе развращают. А разве можно за два года научиться работать на современном оборудовании и снимать блокбастеры?
– За пять лет во ВГИКе они вообще забывают, как выглядит оборудование! Я думаю, нужны практические курсы при студиях, которые работают с новой аппаратурой. Поверьте, во ВГИКе этого нет.
– Посоветуйте, где можно смотреть хорошее документальное кино.
– В Москве достаточно кафе и клубов, где такое кино показывают. В июне открылся кинотеатр документального кино, где ведется большая работа: там будет архив, можно будет заказывать фильмы и смотреть отдельно на мониторе. Зрителей документального кино гораздо больше, чем мы предполагаем. Фильмы востребованы в интернете и на дециметровых каналах. Проблема с госканалами, у которых большой диапазон вещания, но они не хотят такие фильмы и такого зрителя. В эфире идет псевдодокументальное кино. В Петербурге вы сами должны что-то делать. Есть магазин «Порядок» слов – небольшой зал, но он наработал свою публику.
– Фильм «Зима, уходи!» о российской оппозиции снимали десять ваших учеников. Много режиссеров для одного фильма. Все идет к тому, что большие исторические события будут фиксировать сотни людей с камерами на мобильных телефонах, и у кино в будущем будут сотни авторов?
– С одной стороны, я бы мечтала, чтобы документалист не имел имени. Как у иконописцев средневековья – они никогда не подписывались. Это был разговор не художника. А разговор от имени бога. Как Мандельштам говорил, икона – это свежая газета средневековья. Проблема в том, что деньги на документальное кино дают под определенное имя, на фестивали приглашают определенных людей. Но хорошо, что люди снимают разными камерами, у нас будут замечательные архивы. Старые цифровые носители стремительно изнашиваются. Вы не поверите, но пленка 1899 года такого же качества, как современная. А цифры 90-х годов уже практически нет. Мы потеряли целое двадцатилетие из-за того, что не успели перегнать цифровой архив на новые носители. Я разговаривала с руководителем архива США, он сказал, что это ультрапроблема. Киноархив – самый дорогостоящий, поскольку форматы меняются каждые несколько лет.
Хорошо, что стало много снимающих людей. Главное, чтобы он не забывали участвовать в жизни общества, а не только фиксировали ее.
– Главная книга о кино?
– «Бунюэль о Бунюэле».
– Ваш любимый режиссер?
– Джон Кассаветис.
– Кого из российских режиссеров посоветуете в первую очередь?
– Российскую «новую волну»: Хомерики, Хлебникова, Бакурадзе. И, конечно, Германа-старшего.
Марина Разбежкина родилась в 1948 году в Казани в семье интеллигентов. В 1971 году окончила филологический факультет Казанского университета. Работала учительницей в сельской школе и журналистом. Режиссер двух художественных («Время жатвы» (2004), «Яр» (2007)) и множества документальных фильмов. С 2008 преподаёт в Высшей школе журналистики ГУ-ВШЭ в творческой мастерской «Режиссура документального кино и документального театра», вместе с художественным руководителем «Театра.doc» Михаилом Угаровым. Режиссёр Валерия Гай Германика считает Разбежкину своим единственным учителем.
– В Москве достаточно кафе и клубов, где такое кино показывают. В июне открылся кинотеатр документального кино, где ведется большая работа: там будет архив, можно будет заказывать фильмы и смотреть отдельно на мониторе. Зрителей документального кино гораздо больше, чем мы предполагаем. Фильмы востребованы в интернете и на дециметровых каналах. Проблема с госканалами, у которых большой диапазон вещания, но они не хотят такие фильмы и такого зрителя. В эфире идет псевдодокументальное кино. В Петербурге вы сами должны что-то делать. Есть магазин «Порядок» слов – небольшой зал, но он наработал свою публику.
– Фильм «Зима, уходи!» о российской оппозиции снимали десять ваших учеников. Много режиссеров для одного фильма. Все идет к тому, что большие исторические события будут фиксировать сотни людей с камерами на мобильных телефонах, и у кино в будущем будут сотни авторов?
– С одной стороны, я бы мечтала, чтобы документалист не имел имени. Как у иконописцев средневековья – они никогда не подписывались. Это был разговор не художника. А разговор от имени бога. Как Мандельштам говорил, икона – это свежая газета средневековья. Проблема в том, что деньги на документальное кино дают под определенное имя, на фестивали приглашают определенных людей. Но хорошо, что люди снимают разными камерами, у нас будут замечательные архивы. Старые цифровые носители стремительно изнашиваются. Вы не поверите, но пленка 1899 года такого же качества, как современная. А цифры 90-х годов уже практически нет. Мы потеряли целое двадцатилетие из-за того, что не успели перегнать цифровой архив на новые носители. Я разговаривала с руководителем архива США, он сказал, что это ультрапроблема. Киноархив – самый дорогостоящий, поскольку форматы меняются каждые несколько лет.
Хорошо, что стало много снимающих людей. Главное, чтобы он не забывали участвовать в жизни общества, а не только фиксировали ее.
– Главная книга о кино?
– «Бунюэль о Бунюэле».
– Ваш любимый режиссер?
– Джон Кассаветис.
– Кого из российских режиссеров посоветуете в первую очередь?
– Российскую «новую волну»: Хомерики, Хлебникова, Бакурадзе. И, конечно, Германа-старшего.
Марина Разбежкина родилась в 1948 году в Казани в семье интеллигентов. В 1971 году окончила филологический факультет Казанского университета. Работала учительницей в сельской школе и журналистом. Режиссер двух художественных («Время жатвы» (2004), «Яр» (2007)) и множества документальных фильмов. С 2008 преподаёт в Высшей школе журналистики ГУ-ВШЭ в творческой мастерской «Режиссура документального кино и документального театра», вместе с художественным руководителем «Театра.doc» Михаилом Угаровым. Режиссёр Валерия Гай Германика считает Разбежкину своим единственным учителем.
